Рубрика: Интересное о растениях

Долгожитель отыскался не сразу. Собственно говоря, его и не искали. Мечтали найти способ борьбы с засухами. Для этого нужно было прочесть летопись засух за долгий срок. Сделать это можно лишь с помощью деревьев, по годичным кольцам. На поиски долгожителей отправился профессор Аризонского университета Э. Шульман. В национальном парке Брайс-Каньон нашел 800-летнюю желтую сосну-понде-розу. В центре штата Юта — 975-летнюю сосну съедобную. В штате Айдахо обнаружил сосну гибкую возрастом 1500 лет. Соблазненный находками, аризонский лесовод стал мечтать о летописи дождей и засух, которые были до нашей эры.
 Неподалеку, за снежными вершинами Сьерра-Невады, толпились секвойядендроны, возраст которых достигал трех тысяч лет. Но они не годились, росли на влажной стороне Сьерры, в области дождей и туманов, а нужны были свидетели из гор сухих, пустынных, где влияние засух сказывается особенно резко.
 До Шульмана дошли слухи, что долгожители встречаются и на сухой покати Сьерры в национальном парке Айнио. Там выпадает всего 10 дюймов осадков (250 миллиметров), как раз столько, сколько в пустыне. Ботаник поспешил туда. На голых, каменистых склонах у верхней границы леса, где жизнь становится уже невыносимой для деревьев, он нашел наконец редкие группы полумертвых деревьев. Они росли как бы пучками, рощицами.
Каждая рощица на самом деле была единым деревом в несколько стволов. Местный лесничий показал Шульману самое древнее на вид дерево — «Патриарх». Пробурили ствол особым буравом, вынули узкий, как карандаш, цилиндрик древесины. На нем четко вырисовывались годичные кольца—1500. Продолжая работы, аризонский лесовод уяснил, что в сухих районах деревья живут и там, где условия жизни труднее. И стал подбирать такие места, где деревья росли почти на голом камне.
 Вид таких сосен внушал жалость. У многих вершины давно засохли. Кривые, изуродованные, они торчали среди обрывков зелени, еще уцелевших на некоторых ветвях. Но и живые стволы были перекручены ветрами, как жгуты белья в руках у прачки. Последние искорки жизни средь собственных руин. Однако деревца остистой сосны упорно боролись за жизнь, за право оставаться на земле. Место засохшего ствола занимал его ближайший потомок — молодая поросль от корневой шейки. Нашим соснам такое несвойственно. Остистые же сосны получили от природы право давать поросль, так же как наши березы и дубы.
 Каждое деревце-рощица имеет свой неповторимый облик, однако ученые, привыкшие все обобщать и систематизировать, выделили среди них два интересных типа. Первый тип — «Орлиное гнездо»: сосны разрастаются ветвями в стороны так далеко, а ветви стелются так низко по земле, что просматривается довольно явное сходство с гигантским гнездом.

К сожалению, внизу не было сучьев, чтобы добраться до шишек. Неимоверная толщина стволов помешала срубить дерево. Тогда Дуглас снял ружье и стал палить по веткам. .Удалось сбить три шишки. Признавался потом, что эта попытка чуть не стоила ботанику жизни. Шишки едва не размозжили голову. В довершение бед звуки выстрелов привлекли встревоженных индейцев. Пришлось спасаться бегством. Уже в конце путешествия, переплывая через реку Сантьям, Дуглас утопил почти все коллекции. Однако три драгоценные шишки спас, решив лучше погибнуть, чем выпустить их из рук.
 Осенью 1913 года рубили Брянский лес. Проходил по вырубкам лесовод, будущий академик А. Тюрин. Интересовался сосновыми пнями. У многих заметил следы давних пожаров: заросшие, но не исчезнувшие старые раны. То была память не о легком, беглом пале, который пробегает по соснякам, не причиняя большого вреда, а о свирепых, разрушительных, упоминаемых в монастырских летописях пожарах. Такие пожары сметали сосновый лес, оставляя лишь самые толстокорые деревья. На смену погибшим уцелевшие сосны высевали уйму семян, и на пепелище поднимался молодняк. Шли годы, десятилетия. Волна огня проходила по сосняку. Считанные единицы сохранялись от нового поколения. И опять налет семян восполнял утрату.
 Все это прочитал академик по пожарным узорам на пнях. На некоторых пнях оказалось по два, три огневых клейма и больше. Тюрин подсчитал годичные кольца на разных пнях и обнаружил: особенно сильные пожары налетали на Брянский лес в 1752 году, потом в 1775-м, затем еще через 20 лет. В следующем, XIX веке сильный пожар прошел в 1809 году, за ним — в 1835, 1851, 1859-м… Из летописей, сохранившихся в монастырях, удалось уточнить: действительно, в эти годы были очень серьезные пожары. И после каждого — налет семян.
 Сосна — пионер лесе. Пожары ее губят, они же помогают ей заселить пепелище. Обычно свое. Иногда и чужое. Бывает, что выгорит соседний кедровый лес. Пока-то кедровки натаскают туда орехи. Сосновые семена на своих легких крылышках налетают гораздо быстрее и массовее. И вместо кедровника вырастает сосновый бор. Конечно, кедр со временем вернет территорию. Он поселится под кронами сосен и своей тенью не даст поселиться новым соснам. Старые мало-помалу погибнут, но это случится очень не скоро.
 
 Однако не всегда обстоятельства складываются для сосны так благоприятно. В Забайкалье лесничие долго не могли понять, почему на вырубках не появляются всходы, ведь сосны обильно посыпали землю семенами. Обратились за помощью в Академию наук СССР. Институт леса выслал специальную экспедицию. Сделали несколько посевов весной и летом. От весенних посевов толку не вышло. Семена проросли, но июнь в Забайкалье сухой, без дождей. Всходы засохли. Летом полили дожди. Летние посевы дали всходы. Но появились они поздно. До осени слишком мало времени, чтобы окрепнуть и встретить зиму. Однако уже стало ясно: вырубки не возобновлялись из-за отсутствия дождей. Ведь семена сосны обыкновенной осыпаются рано весной.

Других—несколько. Природа постаралась почти равномерно разбросать их по суше. На Дальнем Востоке растет кедр корейский. Похож на сибирского собрата, только чуть повыше да шишки подлиннее. Семена-орехи погрубее, зубами так легко не разгрызешь, как у сибирского. Южнее, в Гималаях,— сосна Жерарда (от Тибета до Афганистана). Семена преогромные, с грецкий орех, только поуже. Афганцы едят их сами и продают в соседние Индию и Пакистан. Сбивают с деревьев длинными шестами. Иной раз так усердствуют, что не остается ни для зверья, ни для возобновления самой сосны.
 В Европе свои ореховые сосны. В Швейцарских Альпах кедр европейский. Очень похож на наш сибирский. В Италии и дальше по Средиземноморью до Испании сосна каменная — пиния. Здесь, в благословенных субтропиках, растет еле-еле. Вытягивается за долгую жизнь всего метров на пять-восемь. А в год прирастает сантиметров по пять-десять. Только в самых благоприятных условиях достигает тринадцати метров, как наша рябина. Втрое ниже сибирского кедра. Крона пинии грациозна и кокетлива. Она густая и напоминает темно-зеленый берет.
 Семена пинии — пиниоли вкусом как наши кедровые орехи, только чуточку покрупнее. Еще древние римляне их ценили. Заливали медом, приготавливая впрок. При раскопках Помпеи нашли подобные сладости. Сейчас итальянцы усиленно собирают пиниоли. Продают за рубеж. В Англию. И даже в Америку.
Североамериканский континент располагает и своими ореховыми соснами. Вкуснее всех орешки у сосны съедобной из штатов Нью-Мексико, Аризона и Колорадо. В Скалистых горах славятся вкусные и крупные (более сантиметра длиной) орехи сосны белоствольной. Калифорнийцы в восторге от орешков западной белой сосны, похожих на наши, сибирские. Огромные семена приносит сосна Торрея размером со сливу. И урожай бывает огромный. Но ее мало, и даже не все американцы о ней знают. Некоторые ореховые сосны рубят просто так, на хозяйственные нужды. Особенно самую популярную в Америке западную желтую сосну — пондерозу. Орешки ее, правда, вчетверо мельче, чем у Торреи. Местные жители очень их любят.
 Но пожалуй, самой популярной в Новом Свете считается сосна сахарная, или желтая орегонская. Английский ботаник Д. Дуглас услышал о ней в начале прошлого века, когда экскурсировал в районе форта Ванкувер. Услышал, что далеко на юге, за рекой Колумбией, поднимаются высокие горы и в них растет самая могучая из всех сосен мира. Ее семена индейцы грызут на досуге. Если наберут много, мелют в муку и пекут лепешки. Если при пожаре ствол обгорает, то из него течет сладкий, сахаристый сироп. Индейцы используют его вместо сахара. Он застывает на коре твердыми кусками, как канифоль.

Взбираясь к вершинам сибирских гор, лес останавливается у незримой черты. Слишком сурова жизнь в высокогорьях, и каждое дерево, перешагнувшее роковую черту, обречено на гибель. Не подчиняется общему правилу только одно деревце из хвойных — кедровый стланик, который продвигается ввысь далеко за границу леса. Мало этого. Именно здесь, за роковой чертой, он рассыпает свои легионы, окантовывая горные вершины широким поясом в несколько сотен метров.
 Сибирскому кедру ближайший родич. Также по пять хвоинок в пучке, только хвоя покороче. Такие же шишки и орехи, только втрое меньше. Высота и толщина стволиков тоже меньше, но во сколько раз, сказать нельзя — они у стланика переменчивы.
 Начнем с высоты. Летом стланик выглядит довольно высоким, метров до двух-трех, раскидистым кустом в несколько стволов. Зимой скрыт под снегом, как стелющаяся яблоня — ниже метра. Ботаник А. Эрман, экскурсировавший по Камчатке в 1829 году, был крайне озадачен, когда на его глазах засыпанный снегом и придавленный к земле стланик весной за несколько дней вдруг поднялся, выпрямился во весь свой рост. Эрман объяснил это по-своему: снег прижимает деревце к почве. Так же полагали многие и сто лет спустя.
 На самом же деле снег тут хоть и играет главную роль, но вес его большого значения не имеет. Снег не прижимает стланик к земле. Деревце с первыми морозами само опускает стволики ниже и ниже, чтобы снег прикрыл их сверху теплой шубой. Над снегом торчат только нижние части стволиков, как дуги над головой лошадей. Они одеты толстой корою, и мороз им не страшен.
 Конечно, механизм природы не всегда работает идеально. Там, где накапливаются глубокие снежники, весной концы вет-вей слишком долго не оттаивают. Разбуженная теплом древесина стволиков наливается упругой силой, чтобы выпрямиться. Ткани рвутся, и стволик поднимается один, без зеленого украшения. Хвоя и веточки остаются припаянными к сугробу. Летом стволик засыхает. Так снег, без которого деревце жить не может, иной раз становится его могилой.
 Теперь о толщине стволиков. Обычно дерево толще у корня, тоньше у вершины. Исключений немного. Встречаются они в сухих тропиках, когда ствол вздувается бочкой для запасания воды. У нас исключение стланик. Деревце начинает свой жизненный путь кучкой всходов. Они появляются на свет из горстки семян — бывшей кладовой кедровки. Тесня друг друга, разваливаются в стороны еще во младенчестве. Да такими и остаются. Стволик прикасается к почве, еще раз укореняется. Ближе к вершине начинают нарастать крупные и широкие годичные кольца, ближе к старому корню — мелкие или вообще никаких: условия в горах суровы, и стройматериалов не во всякий год хватает. Нарастая дальше, стволик снова укореняется _и снова утолщается. Поэтому найти среднюю толщину стволика — дело затруднительное.
 Еще труднее подсчитать возраст: в трудный год годичных колец может не образоваться.

В 1870 году иркутский генерал-губернатор получил тревожное известие. В кедровых лесах по берегам рек Зимы, Урика и Малой Белой появился неизвестный червяк. «Червяк волосистый, кусается, не дает крестьянам бить орех, и его очень много в кедровых лесах». Мы не знаем, как прореагировал губернатор на полученное донесение. Что за червяк, установить не успели. Вредитель пропал. Остались кладбища сухих кедровых стволов. Через несколько лет загадочное существо появилось снова, произвело еще большие опустошения, засушив леса в окружности на десятки верст. И снова исчезло. Из погибших лесов ушли птицы и звери. Воцарилась жуткая тишина, наводившая ужас на редкого путника, который рискнул забраться в эти гиблые места.
 В начале тридцатых годов нашего века вредитель начал очередное наступление на кедровую тайгу. На этот раз имя его было хорошо известно—сибирский шелкопряд. В отличие от настоящего, тутового, шелка не дает. Бабочка шелкопряда — мирное существо. Губят лес гусеницы шелкопряда (это и есть «червяк»). Каждая гусеница съедает за свою короткую жизнь три-четыре тысячи кедровых хвоинок. Восстановиться хвоя не может.
  Как выглядит сам кедр? Высотой не обижен — метров до тридцати на хорошей почве. Толщиной метра полтора. Крона густая, почти\’ до самой земли. Писатель Д. Мамин-Сибиряк восхищался: «Как бояре в бархатных шубах!» Если говорить строго ботанически, кедр наш ненастоящий. Это не кедр, а сосна сибирская. Настоящие кедры растут в Африке и в Гималаях. Орехи у него в шишках тоже ненастоящие. Не орехи, а семена. Настоящие орехи, плоды, только у цветковых растений. Кедр — из голосеменных. Для удобства оставим кедровым семенам их старое народное имя.
 Охотников до них великое множество. Не брезгуют ими даже самые настоящие хищники. В.\’лки вовсю грызут орехи, в особенности когда меняют молочные зубы на коренные. А топтыгин иной раз даже жизнь ставит на карту в погоне за орехами. Когда шишки еще не совсем поспели, косолапый лезет на кедр, чтобы добыть себе пропитание. Под тяжестью туши хрупкий ствол иной раз ломается, и мишка летит на землю. Если кедр растет среди камней, падение оказывается роковым. Находили кости косолапого между камнями под большим кедром. Если же ствол выдерживает, топтыгин сламывает вершину с шишками и благополучно спускается с добычей. Иногда множество кедров стоит обезглавленными. Казалось бы, от медвежьей операции для дерева вред. На самом деле благо. Вместо одной вершины вырастет несколько. На каждой шишки. Урожай прибавляется.
 Правда, лезть на кедры — риск. И топтыгин, где есть возможность, соблюдает технику безопасности. Когда орехи поспеют и кончится в лесу праздник урожая, все будет растащено по кладовым. Медведь остается без еды и начинает искать чужие запасы. Больше всего стремится обнаружить кладовые бурундука. Тот запасает до шести килограммов отборных орешков. Живет между камнями, и добраться до его склада не так-то просто. Косолапый отворачивает камни один за другим. Обнаружив запасы, выгребает орехи лапой и в рот. Некоторые, конечно, втиснет тут же в землю. Впоследствии они прорастут дружной стайкой. Медвежья неряшливость для кедра снова оборачивается выгодой. Без топтыгина запасы бурундука остались бы его личной собственностью.

Пытаясь развести арчу в горах Средней Азии, лесоводы еще в прошлом веке терпели неудачу за неудачей. Пробовали развести ее в природе (забывая о зверье!), но и тут была масса неясностей. Почему не возобновляется под собственным пологом? Почему возле озера Сары-Чилек растет только на южных склонах, а в других горах и на северных? Почему иной раз на хороших почвах стелется как стланик, а на тощих, плохих выправляется в стройное и высокое деревце?
 Особенно удивляла арча туркестанская. Некоторые ботаники ее вообще за дерево не считали. В Заилий-ском Алатау ее ползучие кусты создавали непроходимые чащи. Лет им было 100—150, а над землей поднимались едва на полтора-два метра. И здесь же, рядом, ель тянь-шаньская устремлялась ввысь на 30 метров! Зато в Киргизском Алатау в таких же с виду горах туркестанская арча выправлялась и росла стройным деревом в 15 метров высотой. Иной раз сталкивались с ситуацией еще более непонятной. На глубоких черноземовидных почвах арча лепилась в виде подушек, а по соседству, на голой скале, превращалась в обычное дерево, хотя по логике вещей должно быть как раз наоборот.
 Ключ к разгадке нашел известный геолог Д. Мушкетов. Он обратил внимание на кислотность почвы. Там, где почвы кислые, хорошо растет тянь-шаньская ель, но плохо арча. А на щелочных, известковых грунтах, пусть даже там и почвы-то почти нет, одна щебенка, арча благоденствует. Если грунт был щелочной, но обильные осадки вымыли щелочь, что бывает на северных склонах, арча уступает позиции тянь-шаньской ели.
 И вообще, известь играет в жизни можжевельников исключительную роль. В том, что это действительно так, можно убедиться и не лазая по горам Средней Азии. Можно сесть на автобус и проехать по дорогам северной Эстонии. Промелькнут по сторонам густые сосняки с рыжиками и волнушками, пшеничные и ржаные нивы, развалы валунов, которые оставил последний ледник. Картины, знакомые и по иным местностям. И вдруг перед глазами предстанет зрелище невиданное и вначале непонятное. Автобус помчится по полянам, где выстроились в парадном строю тысячи кустов можжевельника, по форме похожие на невысокие, заросшие мхом столбики. То в рост человека, то повыше, то пониже. Кроме можжевельника, почти нет других древесных растений. Только скудная травка, аккуратно подстриженная четвероногими друзьями человека. Царство можжевельников. В Эстонии оно имеет специальное название — альвар.
 Возникают альвары затейливым путем, но обязательно из леса. И не из простого, а из альварного. Альварный же лес — это лес на известковом грунте. Он может быть разным: с дубом, и с сосною, и с елью или только с одной сосной. Но известь в почве присутствует обязательно, потому что именно тогда в альварном лесу будет расти знакомый всем кустарник — можжевельник обыкновенный.
 Альварный лес постепенно вырубают, можжевельник остается. На вырубках пасут овец: десятками лет, столетиями. Пасут и лошадей. Животные объедают все деревья, кроме можжевельника. Он остается один на вырубке, которая со временем превращается в альвар. Кусты можжевельника скот тоже немножко подстригает, поэтому они высокими и не вырастают.

В 1933 году в Ленинграде проходило большое совещание по проблеме Таджикистана. Выступали крупнейшие специалисты страны. Глава советских ботаников академик В. Комаров рассказывал о богатствах поливных земель. Орошение —это хлопок, сады, виноградники… Все будет, если не забудем об арче.
 — Арчи из садов не видно,— сказал академик,— и садоводы о ней не вспоминают. А ведь именно она — ключ к поливному земледелию. Это дерево скрепляет корнями скалы и камни, накладывает на них почвенный слой и правильно распределяет осадки.
 Для тех, кто незнаком с арчой, поясню. Это можжевельник. Не тот маленький колючий лесной кустарник — можжевельник обыкновенный, который знаком многим жителям нашей страны, а дерево, часто весьма крупное, метров до 10, а то и 20 высотой. Толщина достигает метра. Ягоды сизые, как черника, сладкие, как виноград, с запахом смолы. Дерево горное. На скалистых кручах темными мазками раскиданы их разлапистые силуэты, как наспех сметанные черные копны. Кроны до самой земли. Нижние ветви ложатся на камни. Ствола иной раз за ними и не видно. Лепятся темные фигуры по крутым склонам, далеко друг от друга, соблюдая дистанцию, как на шахматной доске.
 Многих ботаников вводила в заблуждение шахматная расстановка фигур. Даже классик советской ботаники, профессор М. Попов, допустил оплошность. Заявил, что арча — дерево не социальное и не может создавать сомкнутого леса. Такова, по его мнению, биология дерева, его наследственность. А уж он-то исходил пешком чуть ли не всю нашу страну. И Среднюю Азию тоже. Мысленно взором умел охватывать весь земной шар и легко разбирался в самых запутанных ситуациях.
 Все-таки оказалось, что арча — дерево социальное, общественное, лесное. Сомкнутый лес образовать может. Нашли такие леса, хоть и не сразу. Почему же не встретил их Попов? Да потому, что осталось их слишком мало. Повырубили в прежние века, повыжгли. А молодняк погубил скот. Остались отдельные деревья в самых недоступных местах. Там, где почвенный слой слишком тонок, чтобы мог вырасти сомкнутый лес.
 Итак, надо было помочь арче вернуть утраченные позиции. Взялись за это дружно, сразу же после ленинградского совещания. Только дело оказалось не таким простым. Древовидные можже-вельники отказывались расти там, где процветали миллионами лет. Посевы не удавались. Семена не прорастали. Посадки гибли. Еще и война помешала.
 Научились выращивать арчу в горах совсем недавно. Уже планируют под посадки тысячи гектаров. Я видел по дороге на Памир, за городом Ош, питомники, где всходы капризного дерева зеленеют на грядках так же густо и пышно, как у нас на огородах морковка. Хотя и теперь еще не все решено и нет-нет да и приходится созывать всесоюзные совещания по арчовой проблеме.
 Может быть, проблема разрешилась легче и быстрее, если бы в свое время вспомнили о тех, кто тысячелетиями разносил арчовые семена и обеспечивал будущее древовидным можжевельника. Только в 1972 году на совещании в Киргизии ботаник В. Падал-ко упомянул о разносчиках, рассказав кое-что из своей практики.
 Он работал в отрогах Тянь-Шаня, в Чаткальских горах. Создавалась защитная система против селей и оползней. Сажали все, что можно. Те породы деревьев, что быстрее закрепляются на склонах. В первую очередь белую акацию. Уже в пяти-семилетнем возрасте она смыкается кронами.

В пойме реки Миссисипи и на юге Флориды, в трясинах, где вода стоит большую часть теплого времени, растут леса из болотного кипариса, не похожие ни на какие другие леса мира. Двухметровой толщины стволы устремляются ввысь метров на сорок. Вместо листопада веткопад. Молодые веточки опадают вместе с краснеющими листочками. Вокруг ствола торчат из воды деревянистые колья. Если нужно перебраться через болото, местные жители идут по ним смело, без боязни. Знают, что это отростки обычных корней, устремленные вверх. Они выдерживают любой груз.
 Прежде считали, что «колья» — это дыхательные корни, нужные дереву, чтобы обеспечить газообмен, когда в лесу стоит вода. Трудно не согласиться с этим. Стоит только сравнить, как ведет себя болотный кипарис в трясинах и на тех местах, где посуше. В трясинах вода стоит высоко и колья вытягиваются на метр-полтора. На незаливаемой почве они едва выдаются из земли. В том, что это так, убедиться нетрудно. Стоит только войти в наш парк «Южные культуры» возле Адлера. Там растет большой болотный кипарис. Воды или трясины под ним нет, и воздушные корни-колени едва заметны. Они кажутся булыжниками, вросшими в землю.
 Современные ботаники относятся к «кольям» осторожнее. Рассуждают так: может быть, в прошлом они и служили для дыхания, но теперь нужды в этом нет. Для газообмена служат специальные дыхательные корешки, юбочкой охватывающие нижнюю часть стебля на урезе воды. Но зачем тогда «колья»? Никто на это пока ответа не дал. Специалисты своего дела, американский лесовод Э. АЛеннинджер и эколог Р. Добермайр, обошли этот вопрос молчанием.
 Стоит добавить, что трясина вовсе не любимая обитель болотноЛ) кипариса. Гораздо лучше он чувствует себя на сухопутье, если только почва там не бесплодный сухой песок. Но с плодородных земель его вытесняют и сталкивают в болото лиственные породы. Трудности в болотах немалые. В особенности с появлением молодого поколения.
 Каждую осень к ноябрю в широкой кроне кипариса созревают коричневые деревянистые шишки с вишню величиной. В каждой десятка два или три семян. Есть у семян маленькие крылышки, но, кажется, они не очень нужны. Семена далеко не улетают. Сыплются тут же, в болото.
 Если упадут на подушку белого мха сфагнума, то прорастут. Если попадут в воду, то она унесет их вдаль.
 В воде могут лежать три года и не испортятся. Когда наконец схлынет паводок и обнажится земля, прорастут. Появятся малютки-таксодиумы. Они должны рывком вырасти на такую высоту, чтобы стать выше следующего затопления. Пусть даже новый паводок замочит стволик, должен остаться незамоченным самый верхний кончик побега. Если останется сухим, даст новый побег, и тогда вода ему уже не страшна.
 Если же вода покроет всего малютку, тогда ему конец.

История с метасеквойей похожа на детектив. В 1941 году японский ботаник Ш. Мики описал ее как ископаемую. Установили: жила 70 миллионов лет тому назад. И в том же году в горах Китая нашли живую. Сначала стало известно о трех деревьях возле деревушки Маотаочи на границе провинций Хубей и Сычуань. Потом выяснилось, что местным жителям метасеквойя давным-давно знакома. Рубили ее на дровишки. Рассаживали по кромкам рисовых полей. Именовали «водяной пихтой», потому что растет по берегам ручьев и речек.
 Странно, что ботаники так поздно обнаружили метасеквойю. Ведь она не малая былинка. Стволы высотой метров 35. Диаметр два метра. Яркий ствол с красноватой корою. С весны до осени дерево несколько раз меняет свой наряд: сначала зелень нежно-фисташковая, потом обычная, осенью хвоя становится розовой и красной. И только зимой крона оголяется, как у нашей лиственницы. Цветет весной, осенью созревают семена.
 Из-за семян возник конфликт между двумя видными американскими ботаниками. Цепь событий, последовавших за этим, окутана тайной, полностью не расшифрованной до сих пор. Началось с того, что Э. Меррилл, директор всемирно известного дендрария «Арнольд Арборетум», отправил в рощу метасек-войи экспедицию собрать семена. В 1947 году семена собрали. Правда, не очень много. Около килограмма. Роща небольшая — около тысячи деревьев. Получив семена, Меррилл разослал их по другим ботаническим садам. Часть семян выделил своему коллеге по работе Р. Чани — заведующему отделом ископаемых растений в Калифорнийском университете.
 Чани поблагодарил, а вскоре явился к Мерриллу и огорошил его сообщением об отъезде на родину метасеквойи. На сбор семян. Дело происходило в самом начале 1948 года. Естественно, что Меррилл удивился: какие семена ранней весной? Ведь мета-секвойя наверняка еще только цветет. Однако Чани и слышать не хотел об отсрочке. Мало ли что может случиться? Вдруг еще кто опередит? Добыв нужную сумму денег у Лиги спасения редвудов, он ринулся за океан. И вот позади длинное и опасное путешествие. Раскисшие от дождей дороги. Горные кручи. Встречи с бандитами. Беспрерывные ливни. Три дня, проведенные в рощи метасеквой.

«Золотая лихорадка», вспыхнувшая в Калифорнии в 1848 году, привлекла массы бродячего люда. Через четыре года на рейде Сан-Франциско гнили сотни кораблей. Их команды бежали в окрестные леса за драгоценным металлом. Один из старателей, некий А. Дауд, отправился в горы, чтобы добыть мяса. Преследуя раненого гризли, старатель уперся в деревянную стену. Подняв голову, увидел, что это не стена, а ствол гигантского дерева. Вдесятеро более толстый, чем доводилось видеть раньше.
 Забыв о гризли, Дауд бросился в лагерь, воображая, какой переполох вызовет его рассказ. Но никто не поверил. Тогда, выждав несколько дней, Дауд ворвался в лагерь с другой новостью: «Братцы, гризли с дом высотой!» Тут лагерь не выдержал. Все бросились за Даудом. Он привел их к гигантскому стволу: «Вот, ребята, мой гризли». И грубые, обросшие парни, далекие от сентиментальности, в немом восхищении застыли перед живым монументом.
 О случившемся немедленно сообщили газеты Сан-Франциско. И Нью-Йорка. И Лондона. Апрельский день 1852 года вошел в историю как первая встреча белого человека с секвойей гигантской (индейцы знали ее и раньше).
 Потом выяснилось, что Дауд не первооткрыватель. В 1833 году увидел секвойи путешественник 3. Леонард, пересекавший горы Сьерра-Невада с востока на запад. Правда, он встретил другую рощу — Мари-поз, в 50 милях от Калаверской, которую обнаружил Дауд. Она находилась вблизи современного Иосемит-ского национального парка. Там росли такие же 100-метровые исполины, что и в Калаверской роще, и такой же неправдоподобной толщины. Леонард написал о них книжечку в 87 страниц. По иронии судьбы она осталась незамеченной. Обнаружили только в 1904 году!
 Рощицы Дауда и Леонарда были первыми ласточками. Затем их стали открывать все чаще. К 1870 году число рощ достигло 72. Эта цифра удержалась до наших дней. Все рощи на западной покати Сьерра-Невады на высотах в полторы — две с половиной тысячи метров. Тянутся прерывистой полосой в 420 (418,3) километров. Самые крупные — в национальных парках «Секвойя» и «Королевский каньон». Почти все остальные тоже в национальных парках и в государственных лесах. Выкупить их у владельцев стоило немалых усилий и средств. Зато теперь нескончаемый поток туристов движется через заповедные рощи, и затраты давно окупились.
 Самые крупные деревья получили собственные имена. И странно, что до сих пор нет единого мнения, какой же предельной высоты достигают гигантские секвойи. Грубо округляя цифры, можно было бы считать, что 100 метров. Американская лесная ассоциация опубликовала в 1961 году список деревьев-чемпионов. Там есть и гигантская секвойя. Высота — 82 метра. Видный американский специалист-лесовод Э. Меннинджер приводит еще две цифры. Одну из них сообщил журнал «Нэшенел джиогрэфик» — 87,7 метра, другую —сотрудник Национального парка секвой У. Фрай (120 метров, упавшее дерево).