Рубрика: Интересное о растениях

В ботаническом саду в Сухуми неподалеку от входа растут несколько деревьев, возле которых в недоумении останавливаются неискушенные в ботанике посетители. Издали эти деревья можно принять за ели. Крона черно-зеленая, конусом, очень густая, ветви почти до самой земли. Но стоит подойти поближе, как иллюзия рассеивается. Хвоинки оказываются крупными, как ивовые листья, правда, твердые.
 
 На ветках, как лампочки на елке, торчат синие плодики на оранжевых сочных ножках. Отсюда и пошло название «ногоплодник» — название с точки зрения обычного человека очень точное, а, по мнению ботаника, совершенно неуместное. Синий, как голубика, круглый плодик на самом деле семя. И облепихо-подобная оранжевая ножка не плод. Она сладкая, как конфета, и дана растению с понятной целью — для привлечения птиц. Посетители ботанического сада невольно выполняют работу птиц: срывают приманку, съедают оранжевую ножку, а плодик выплевывают. Для процветания ногоплодника большего и не нужно. Разве что птицы унесут свою добычу подальше, чем это сделает человек.
 Способ рассева семян у ногоплодникового семейства, видимо, отработан отлично, потому что среди хвойных оно одно из самых крупных. А малая известность ногоплодников следствие того, что почти все они жители южного полушария. Оранжевые ножки не у всех. У крупнолистного, о котором говорилось, и у тотары.из Новой Зеландии. У другого новозеландца — «риму» ножка самая обычная, сухая, зато плодик как слива. Аппетитный, фиолетово-красный, с приятным ароматом. Да и хвоя тоже источает сильный запах. Третий новозеландский ногоплодник — «матаи» привлекает к себе гроздьями чернично-сизых «плодиков». Они тоже без сочных ножек. Кора его ствола так испещрена разноцветными бликами, точно на ней пробовал разные краски начинающий живописец.
 Все перечисленные ногоплодники—солидные деревья метров по 25 или 30 высоты. Есть, правда, и еще более высокие: ногоплодник узамбарский — 80-метровый гигант. Есть и низкие, как подушки,— ногоплодник снежный. В Новой Зеландии снежный ногоплодник очень ценится. Корни его стелются на десятки метров, скрепляя почву высокогорий, а укореняющиеся лежачие ветви как бы пришпиливают рыхлый грунт и не дают ему двигаться.

Тиссовые рощи считают поштучно. Сколько-то на Кавказе и кое-где в Карпатах. Да еще на Дальнем Востоке. Вот и все наше богатство. Зато от каждой веет седой стариной. Возраст деревьев до тысячи лет, а то и до двух. 600—700 лет — дело обычное. Нарядная густозеленая хвоя закутывает дерево еще гуще, чем у ели и пихты. Нижние ветки спускаются к земле так низко, что там и укореняются. Под тенью тисса не уживается ни одно дерево. Даже собственный молодняк. И поскольку смены старому поколению нет, стали считать тисе видом вымирающим.
 Самая лучшая в мире тиссовая роща и самая древняя — Бацарская, в верховьях реки Алазани на Кавказе. И здесь нет подроста тисса. Побывал в ней профессор А. Долуханов. Не хотелось верить, что тисе вымирает. Стал искать причину, почему нет возобновления в тысячелетней роще.
 Всходов появляется порядочно. Некоторые живут год, другие два. Третьей весны не переживают. Ботаник Л. Махатадзе проверил молодняк в Тарсачайской тиссо-вой роще в Армении, та же картина. Во всей роще нашел только один четырехлетний тиссик. Пусто, как и в Бацарской.
 Не хватает света? Вряд ли. Тогда разрастался бы подрост тисса по прогалинам и полянам. Там толпится всевозможный молодняк: буковый, кленовый, ильмовый. Тиссового нет! Однако если побродить по окрестностям и не спешить, то в отдалении от старых деревьев молодняк тисса обнаружить можно. Немного, но есть. Растет куртинами отлично. Здоров. И почва под ним не тот богатый перегной, что под материнским пологом, ^ щебенка, в которой и мелкозема-то почти нет.
 Что ждет старую рощу в будущем? Так и останется без смены и в конце концов погибнет от старости? И да, и нет. Да, потому что смены не будет. Место старых тиссов займут после их смерти буки, клены, ильмы. Но в стороне, где поднимаются куртинки молодняка, возникнет новая роща. Проживет, если удастся, тысячу лет или две. История повторится на новом месте. Так и кочует тисе по земле. Тысячу лет здесь, две тысячи там.
 Итак, тисе не вымирающая порода. Доказать живучесть тисса можно не только этим. И не только почтенным возрастом. Еще и хорошим приростом, который дерево сохраняет до глубокой старости.
 Обычная сосна в триста лет уже не растет в высоту. Тисе и в семьсот лет прибавляет каждый год сантиметров по семь. Значит, в таком возрасте он должен достигнуть высоты 49 метров. Если даже он в молодости рос помедленнее и в среднем прирост составлял не 7, а 6 сантиметров, то и тогда высота будет 42 метра. А на деле выше 30 почти не бывает. Чаще — 25. Простейшая арифметика дает осечку?
 Долуханов взялся и за эту проблему. А поскольку в высоту дерево прирастает вершиной, обратил внимание именно на нее. Вернее, на них, потому что вершин у тисса не одна, а несколько. Это ученому было известно.

В 1930 году экспедиция, пересекавшая полуостров Таймыр, наткнулась на берегах речки Новой на лиственничную рощицу. Деревья не отличались особой мощью и высотой. Поражало другое— координаты: 72 градуса 30 минут северной широты. Так далеко на севере лесов еще не находили. Местные жители называли рощу «Ары-Mac», что в переводе — «лесной островок». Островок врезался в тундру, как ледокол в сплошное море полярных льдов.
 Хорошо зная жизнь леса, можно было, конечно, предположить, что именно на долготе Таймыра обнаружится самый северный лесной форпост. Ход рассуждений таков. Лесам благоприятствует континентальный климат. Самый большой континент мира — Азия. Самый континентальный климат — в ее центре. Центр Азии — в Туве. Там даже столб, кажется, стоит.
Если идти от столба по меридиану на север, то линия пересечет Таймыр где-то неподалеку от речки Новой.
 Другое дело, почему именно на долю лиственницы выпал столь почетный жребий — строить самый северный в мире лес? Многое здесь зависит от мерзлоты. Лиственница — самая устойчивая к мерзлоте из всех деревьев мира. Если корни ее вмерзают в лед, они заменяются другими, придаточными. Те вырастают выше по стволу. Недаром же это дерево заняло чуть ли не половину лесной площади нашей страны. Как раз в области вечной мерзлоты.
 Есть, конечно, у лиственницы и слабые стороны. Порой она может легко и свободно занимать пустующие площади. Но обычно этот процесс крайне труден. Густые чащи молодняка вырастают далеко не всегда.
 Когда биолог С. Шиятов попытался разобраться в истории лиственничных редколесий на Полярном Урале, оказалось, что они прошли тернистый путь. И хотя деревья обильно посыпали землю семенами, десятками лет из них ничего не вырастало.
 Древостой, как выяснилось, состоял из четырех поколений. Первому, самому старому, было лет 500. У многих деревьев уже и возраст не сосчитать, дупло мешает. Появились эти мафусаилы еще в XVI веке. Второе, тоже старое, поколение возникло лет через полтораста. Сейчас деревьям три века с небольшим. Третье поколение на 150 лет моложе. Последнее, четвертое, еще только укрепляется. Начало появляться в 20-х годах нашего века.

Трудно добираться до цедрусов. Даже в Ливане, где их показывают туристам как величайшую редкость. Из четырех уцелевших рощиц только к одной ведет более или менее приличная дорога. К остальным нужно добираться то пешком, то верхом на лошадях, да и лошадей заказывать заблаговременно.
 Высоко живут цедрусы. Осенью внизу, на берегу Средиземного моря, все деревья стоят зеленые, а вверху, возле цедрусов, листва уже осыпалась. Только сами они в зеленом убранстве. Они вечнозеленые.
Цедрусы — это настоящие кедры. В Ливане растет один из трех видов — кедр ливанский. В роще ливанского кедра лесозаготовители зачастили еще с библейских времен. Начало положили, кажется, финикияне. Строили галеры. Царь Соломон соорудил в Иерусалиме храм из его розовой древесины, а потом и флот. Египтяне хоронили в кедровых саркофагах своих фараонов. Знали, что никакие жуки не источат. Г) Учтя этот богатый производственный опыт, по про-f\’ торенным тропинкам шли ассирийцы и римляне, турки и греки. Побывали в кедровниках и крестоносцы. А во время первой мировой войны розовую древесину пустили просто на дрова для паровозов.
 И вот печальный итог: остались четыре рощицы — памятник былого богатства. Напоминание человечеству, как быстро может утечь из рук состояние, казавшееся неисчерпаемым. Замечу, что не один топор повинен. Доконали кедровники домашние козы.
 Дьявольская изворотливость козы хорошо известна. Взбирается на громадный кедр легко и свободно, словно поднимается на гору по каменным глыбам. Ливанские кедры чуть ли не от основания разветвляются, толстые сучья почти горизонтально простираются в стороны метров на 20. Ходи прогуливайся. Козы именно так и поступают. Прогуливаются. А попутно щиплют жесткую хвою, которая очень удобно расположена на ветвях — пучками по 50 хвоинок, наподобие кисточек для бритья. То, что хвоя жесткая, рогатых верхолазов не смущает.
 Чтобы не съели оставшихся гигантов, самых старых, самых величественных уже давно огородили высокой каменной стеной. Специально от коз. Это заповедник «Кедры». В нем нашли убежище 400 деревьев. Есть тысячелетние. Есть и постарше. Есть помоложе: лет по 600, по 400 и по 200. Тысячелетних немного. Статистика тревожная. В 1550 году старейших оставалось 28. Через сто лет — 22. Еще через 40 лет — 16. Сейчас — 12.
 Положение с кедрами критическое. Вмешалось даже духовенство. Каждый год приезжают в заповедник. Предают коз анафеме. Объявили греховным рубить деревья и пасти здесь скот. А верующие потихоньку и рубят и пасут (в тех рощах, что не за стеной!). Хотя уж и рубить нечего, и пасти без толку. Крупнейшая хадетская роща становится все реже. А в ней всего два квадратных километра леса. В другой роще — енденской — вполовину меньше. А в ней еще кормится стадо овец и коз. Надолго ли хватит?

В 1910 году неподалеку от Сноквалмского водопада в Северной Америке рухнуло дерево поперек ущелья. Его ствол шириной в 2,8 метра обтесали, получился мост. Любители сильных ощущений лихо катили по мосту на экипажах. Еще более крупный ствол в тридцатых годах рухнул на полотно Северотихоокеанской железной дороги в США. Движение поездов остановилось. Хотели распилить, но подсчитали, что на работу уйдет пять дней. Пришлось срочно доставлять динамит и взрывать.
 Тот и другой случаи из летописи дугласии, родственницы пихты. Внешне похожа на пихту, только шишки у нее висячие, а не стоячие. И ростом повыше. Были деревья по 140 метров, как рассказывал академик В. Сукачев. Сейчас таких, кажется, уже не сохранилось. Но по 115 метров есть. В 1962 году измеряли. Еще и жизнь у дугласии подлиннее — лет 500, а то и 1000.
 Редкая древесная порода вызывала так много споров и разногласий. Сколько недоразумений с нею связано! В 1827 году уже знакомый нам Д. Дуглас завез ее в Европу. Выяснив, что она растет чуть ли не быстрее всех хвойных, дугласию стали выращивать в Германии и в Скандинавских странах. И на Британских островах. Но тут выяснилось, что дугласия бывает разная. Подле океана растет то высотное дерево, о котором шла речь. А в Скалистых горах, где повыше и от моря подальше, обитает ее сестрица. Она втрое ниже, метров до 40 высотой. Зато к холоду более приспособлена. У первой хвоя зеленая, ее назвали зеленой, у второй — голубая. Ее назван голубой.
 Соблазнившись морозостойкостью голубой дугла-сии, решили выращивать на севере именно ее. А для сравнения рядом посадили зеленую. Опыт поставили в Ленинграде, в Лесной академии. Каково же было удивление лесничих, когда холодостойкая голубая форма померзла при заморозках, а ее более нежная товарка не только не пострадала, но и сохранила свой скоростной рост! Выросла вдвое выше. Да и древесина у нее оказалась лучше.
 Другое недоразумение связано с местожительством зеленой. Считается, что зеленая — дерево туманов, что растет в прибрежной полосе, где постоянная сырость и моросит мелкий дождичек — бус. Действительно, леса дугласии зеленой подступают чуть ли не к самому океанскому берегу. А затем выяснили, что все прибрежные леса молодые. Старых, девственных нет. Они есть вдали от берега, где уже не бывает таких туманов. Чем меньше туманов, тем больше пожаров. Дугласия хорошо возобновляется лишь после пожара. Понятно, что пожароопасные районы для нее более подходят. Каким же образом тогда появились молодые леса в туманном поясе Тихоокеанского побережья? Они возникли, когда пришли первые европейцы, которые принесли с собой пожары. И немедленно стали появляться дугласиевые леса.
 Третье недоразумение связано со зверьем. Прежде чем семена поспеют, их начинают потрошить бурундук и дугласова белка. Заготавливают на черный день. Когда семена начинают вылетать, их ловят и едят мыши и землеройки. И пернатые тоже: клесты, крапивники и певчий американский воробей. Раньше птиц за расхитителей не считали, но когда начали рубить дугласию, в оставшихся лесах семеноедов-пернатых стало скапливаться все больше и больше. И для обсеменения вырубок иной раз семян почти не оставалось.

Ничто не может устоять перед пихтой. Любое из деревьев, попади оно под крону сибирской пихты, чахнет и гибнет. Один только тисе, кажется, мог бы ужиться под ее пологом. Но тисса мало, и живет он на юге. Тень пихты ужасна. В пихтовом лесу как в пещере, хоть свет зажигай. Тут селятся лишь мхи да редкие травы. Травы особые: с широкими листьями и белыми цветками. Широкий лист, чтобы улавливать ничтожные крохи света. Белые цветки, чтобы их заметили опылители. Другой цвет во тьме не виден. Пихта и сама тропически черная. Недаром в Сибири ее леса именуются чернью.
 И если до сих пор пихта не выжила своих собратьев из леса, то лишь потому, что тень — ее единственный козырь. В остальном это порода слабая и беззащитная. Рубили однажды на Алтае пихтовый лес. Оставили стену леса, чтобы оттуда летели семена на вырубку. Но вскоре лесники стали замечать неладное. Пограничные с вырубкой деревья стали засыхать. Вредители? Нет, их не было. Просто у деревьев отваливалась кора, словно ее ошпарили кипятком. Виною оказалось солнце. До рубки пихты затеняли друг друга. Когда же деревья внезапно оказались на просторе, тонкая кора не смогла защитить нежный камбий от жарких солнечных лучей, и он погиб. Пихты «подопрели».
 Впрочем, и без вмешательства человека сибирская пихта, самый распространенный вид пихтового племени, живет недолго и едва дотягивает до 200 лет. Уже в 150 лет пихтовый древостой начинает разрушаться, и очень скоро наступает его полный крах. Выяснив это, некоторые лесоводы- предлагали пораньше вырубать пихтачи, чтобы не пропали зря эти ценные леса. Однако до сих пор еще никто не видел пихтовых кладбищ, где лес бы погиб от естественной смерти.
 Профессор Э. Фалалеев решился выяснить, как сочетается противоположное: быстрая гибель пихтачей с их вечной молодостью. Оказалось, что, когда пихтачам исполняется 100 лет, спелые деревья начинают отмирать. Они падают одно за другим, но их место не пустует. Оно тотчас же покрывается густой щеткой молодняка. Лет через 30 или 40, когда засохнет уже много крупных стволов, молодое поколение сомкнется, да так тесно, что исчезнут под его тенью и травы, и даже мох. А еще через полсотни лет, когда упадут последние старые пихты, юное поколение станет взрослым лесом. А потом все пойдет своим чередом, как на конвейере.
 Совсем иное дело, если пихтач погибает от какой-нибудь напасти. В 30-х годах нашего века на черневые леса Саян навалилась пихтовая пяденица. Пядь за пядью отмеривали свой путь по хвоинкам зеленые гусеницы. Съели пихтовые леса по рекам Кизиру и Казыру. Оголившиеся горы надолго распростились с пихтой.
 Насколько, попытался выяснить профессор Л. Попов. Тысячи километров прошагал по сибирским лесам. И представил себе следующую картину. На пихтовом кладбище возник осинник. Сначала молодой — чаща. Потом старый, редкий. В редкий кедровки нанесли семена кедра. Осинник сменился кедрачом. И тут постепенно начала появляться пихта.
 Сначала скраешку, потом дальше и дальше в глубь кедрачей. Семена ее не летят далеко. Все больше пихт, гуще тень. Молодым кедрам путь в новый лес уже закрыт. Но старые кедры переживают пихту. Пихта живет 200 лет, кедр — 600. Однако пихтовый конвейер работает без перебоя. За одну жизнь кедра пихта сменит три поколения и выйдет победительницей. У нее уйма молодняка, здорового, крепкого. У кедра — нуль. Но произойдет это лишь через 600 лет!

Когда первые русские поселились на Уналашке, он был таким же пустынным, как и другие Алеутские острова. Деревья росли только на острове Кадьяк. Без них было так тягостно, что решили завезти с материка. По соседству, на Аляске, возле города Ситки, росла ситкинская ель. Когда елочки принялись, на Уналашке сразу стало веселее.
 В 1828 году натуралист Д. Дуглас привез ситкинскую ель на Британские острова. Вначале ее выращивали в ботаническом саду. Вскоре выяснили, что растет быстро на самой плохой, бросовой почве. Стали выращивать все больше и больше. И по сей день ситка, как зовут новую ель англичане, у них дерево номер один.
Чем же ситка отличается от других елей? Во-первых, она очень высокая. Две обычные ели, если их поставить друг на друга, едва достигнут ее вершины. Растет на Аляске вдоль побережья, не отходя далее чем на 160 километров. Только там, где вечная сырость, где постоянные дожди и нет летней засухи, растет ситка. Там, где всегда висят тучи и очень редко проглядывает солнце. Климат Британских островов оказался примерно таким, какой требуется жительнице Северной Америки. Тепло, сыро и мало солнца.
 Животный мир встретил новую знакомую так, словно она росла в Англии всегда. Когда в 20-х годах нашего столетия Лесная комиссия высадила крошечные елочки на заброшенных пастбищах Уэльса, первыми в ельники прибыли луговой чекан и короткоухая сова.
 Чекан — любитель посидеть и попеть на возвышении. Вершины елочек — отличный насест. Внизу, под миниатюрной кроной, удобно устроилась короткоухая сова, разложив десяток крупных светлых яиц. Позиция очень удачная. Сверху защищает колючая крона ситки. Сбоку — сорные травы. И мышей рядом хоть отбавляй.
 Чем старше становятся елочки, чем гуще молодой лесок, тем больше постояльцев, тем теснее птичьи ряды. Появляется многочисленная орава вокалистов — желтые овсянки, коноплянки,славки, пеночки, зарянки, крапивники. Прибывает даже тетерев. Проходит еще несколько лет. Елочки уже выше роста человека. Метра по три, по четыре. Чаща непролазная. Она влечет новых квартирантов. Прибывают вьюрки, дрозды, лесные голуби, крошечная лесная чечетка.

Трудная доля досталась тянь-шаньской ели. Растет на крутых, почти отвесных склонах. На них едва-едва держится почва. В темных ущельях, куда с трудом проникают лучи солнца. Попав в эти гиблые места в конце прошлого века, профессор А. Краснов с грустью отмечал: «Хвойный лес в Тянь-Шане еле-еле сводит концы с концами. Всякие порубки в этих местах, в сущности, очень опасная вещь».
 Уже в советское время профессор Е. Коровин пытался разыскать большие массивы еловых лесов. Не нашел, хоть и знал растительность Средней Азии лучше других. Встречались ему только кусочки тайги, фрагменты, куртины. Они перемежались с крупными участками полупустыни. Еловые рощицы казались совершенно чуждым элементом в этих краях. И если дерево срубали, то на смену ему редко вырастал молодняк. Чаще освободившееся место занимала трава.
 
 Судьба тянь-шаньской ели до сих пор волнует лесоводов: быть ей или не быть? Пожалуй, ни об одной ели не написано столько, сколько о тянь-шаньской. Она и на ель-то не очень похожа. Больше на пирамидальный кипарис. У обычной ели крона в виде конуса. У тянь-шаньской скорее цилиндр, чем конус. Длинная, узкая. И только ветви, как у нашей ели, стелются до самой земли.
Тайну сходства с кипарисом удалось разгадать московскому профессору И. Серебрякову. Он поставил вопрос широко: чем вообще вызывается цилиндрич-ность крон? Такая форма деревьев встречается чаще всего в горах. Физиологи считают, что это приспособление к защите от вредного действия высокогорного солнца. Серебряков находит такое объяснение недостаточным. Узость кроны свидетельствует, что вершина растет быстро, боковые ветви — слабо. Отстают, потому что боковые почки развертываются раньше верхушечных и нередко обмерзают. Однако на Тянь-Шане подмерзания не наблюдаются. Дело в другом.
 Профессор И. Серебряков во времена своей работы на Тянь-Шане был еще совсем молодым человеком, очень любознательным и задорным. Он хотел непременно добраться до тайн ели. Изучал тянь-шаньскую ель в самых разных областях: на нижней ее границе, на высоте в полторы тысячи метров и за облаками. В высокогорьях крона ели казалась гораздо гуще, чем внизу. Выяснил: у высокогорных елей хвоя сохраняется на ветвях гораздо дольше. Лет 20 с лишним. У такой же ели внизу — 10 лет. Раз хвоя живет дольше, значит, больше годичных побегов оказывается охвоенными. От этого крона становится гуще.

Судьба еловых лесов уже давно не дает покоя лесоводам. Торжественные, немного мрачные, но такие милые сердцу северянина ельники, казавшиеся чуть ли не вечными, начали вдруг разрушаться и гибнуть. Заметили это впервые в Брянских лесах сто лет назад. Сначала появились отдельные сухостоины, а вскоре разразилась катастрофа. Ели валились от малейшего ветерка. Академик В. Сукачев предположил, что причина в сплошных широких вырубках, которые ввели в 60-х годах. Выросшая в густой, тесной чаще, в тени и сырости ель неожиданно выставлялась на простор, под напор ветра и солнечные лучи.
He раз гибли ельники на Дальнем Востоке. Причем выборочно. Старые деревья гибли, молодые оставались. Решили, что старый организм подточен всякими невзгодами, на него обрушиваются напасти. Однако в Подмосковье перед войной первыми сходили с жизненной арены самые юные ели — всходы. За ними подрост. Затем елочки, достигшие второго яруса, и уже потом, самыми последними, старые ели.
 Не обошла напасть и Северный Кавказ. Там смерть косила всех подряд, но не весь лес сплошняком, а кусочками, куртинками, клочками. То в одном месте засохнет куртинка, то в другом.
 Лесоводы наблюдали множество ситуаций и называли самых различных виновников гибели елей: вредителей, бактериозы, засуху и множество других причин. Однако почему-то так не везло только ели. Ни одной хвойной древесной породе не выпадали такие испытания. Заподозрили, что одна из главных причин в самой биологии ели. Некоторые основания для этого имелись.
 История сохранила любопытный факт. Факт печальный и тревожный. В Саксонии в XVIII веке еловые леса сильно поредели. Лесовод К. Котта посоветовал: вырубить их до конца и посадить новые по всем лесо-водственным правилам. Так и сделали. Однако вместо смешанных лесов с дубом и буком посадили только ель. В Саксонии она росла быстрее и разводить ее было выгоднее. Ель обещала дать раннюю жатву древесины.
 Оставшись без своих спутников, которые обогащали почву разнообразным опадом и мешали размножаться вредителям, ель стала расти хуже. Уже во втором поколении стала повреждаться вредителями и сохнуть. И сейчас еще в Восточной Европе продолжают гибнуть еловые леса, созданные в те давние годы по саксонским рецептам.
 Казалось, в самой ели есть нечто такое, что мешает ей жить на земле. И хотя по логике вещей природа не могла создать такую древесную породу, которая была бы не приспособлена к окружающей обстановке, все-таки у лесоводов накапливалось все больше фактов, что ель сама себе враг.
 Под еловыми лесами северные почвоведы находили белый, похожий на золу слой — подзол. Когда крестьянин разрабатывал такую почву под пашню, он наперед знал, что она без удобрения давать урожай не будет. Из подзолистого горизонта вынесено водой все ценное. Выщелочено кислотами, которые дает слежавшаяся и жесткая еловая хвоя.
 Как ухитряется ель жить на такой бросовой почве? Да еще миллионы лет? Секрет в подстилке из хвои, сучков и шишек, которая покрывает почву. Весь этот хлам — отличное удобрение. Когда в Саксонии сажали ель, то аккуратно сгребали подстилку. Думали, что она лишний балласт для леса. Поэтому и росли ели очень плохо и туго.

Природа обделила Апшерон. Не подарила полуострову ни сочной зелени, ни дремучих лесов. А возле Баку и подавно. Едешь из аэропорта в город, по сторонам дороги только полынь да выцветы солей.
 И вдруг совершенно неожиданно на обочине шоссе появляются шеренги сосенок. Ландшафт сразу преображается. Становится веселее. Сосенки, конечно, неказистые (как-никак полупустыня!), однако растут упорно, больных и сухих среди них не видно.
 Это сосна эльдарская, родом из Кахетии, с каменистых склонов хребта Эльяр-Оуги. Еще сто лет назад никто о ней не слышал. Ботаник А. Медведев в 1902 году описал этот вид. Сохранилась одна роща, всего несколько сот деревьев, меньше тысячи. Для лесоводов Кавказа они дороже всех сосен. Они могут расти в такой жаре и сухости, как никакие другие.
 Прежде эльдарских сосен было больше. Узнали об этом от археологов. Во время раскопок возле азербайджанского города Кировабада они обнаружили куски сосновой древесины. Анализ показал, что это древесина сосны эльдарской. Они сохранились с XII века, когда здесь был город Ганджа. Поскольку сейчас возле Кировабада эльдарская сосна не растет, резонно было предположить, что в XII веке ее завозили из Эльяр-Оуги. Однако это добрая сотня километров пути. В XII веке транспорт был примитивным, и вряд ли кому приходило в голову отправляться за сосновой древесиной в такую даль, тем более что эльдарская сосна невысока и тонка и на постройку мало годится. Высота — метров 10, толщина—0,5 метра.
 По соседству с Кировабадом и сейчас можно найти дубовые и грабовые леса, а в пойме реки разнообразие пород еще больше. Ясное дело, что ганджинцы не ездили за сосновыми бревнами за сто километров, а брали их под рукой, где-то возле Ганджи. Таким образом, надо было искать вторую рощу эльдарской сосны под Кировабадом. Увы, ее не нашли. Зато обнаружили небольшой хребтик Боз-Даг, удивительно напоминающий Эльяр-Оуги.

Их осталась только тысяча. Сейчас лесоводы рассадили эльдарскую сосну по самым бесплодным пустошам Ап-шерона.

 И ориентирован примерно так же, и грунт похожий, и зарос такими же сухими горными травами. Только сосны на Боз-Даге нет. Но, ясное дело, была! Ее вырубили, не оставив ни одного дерева.
 Каким-то чудом уцелела эльярская роща. Теперь она снабжает семенами не только Апшерон, а и весь Кавказ и Среднюю Азию. Потребности огромны. Нужно засадить рыжие голые горы возле Баку. Они уже начали менять свою окраску на густо-зеленую. Это множатся посадки эльдарской сосны.