Рубрика: Водоросли

Хлорелла заявила о себе совсем недавно. Встретили ее появление в лабораториях ученых восторженно: даровой хлеб, генератор кислорода, удобнейшая модель живого! Потом восторги стали более сдержанными, а мнения разделились. Одни по-прежнему продолжают возлагать большие надежды на хлореллу, другие настроены менее оптимистично.
 Внешне хлорелла крайне проста. Зеленый шарик, и все. Сгусток жизни в одной клетке. Размер шарика пять-шесть микрон. Чтобы представить себе габариты более явственно, добавим: в одном кубическом сантиметре может обитать примерно 40 миллионов клеток хлореллы. И эти сорок займут лишь ничтожную часть кубика. Размножается зеленый шарик тоже просто. Внутри образуется до восьми миниатюрных копий. Оболочка материнской клетки разрывается, и они выплывают в мир для самостоятельного времяпрепровождения.
Возле больших городов, когда уходит цистозейра, ее место занимают зеленые водоросли во главе с энтероморфой.

Есть в Крыму такие места, где вода окрашена в красные тона. В Западной Сибири известны озера Вишневое и Малиновое. Когда из этих озер добывают столовую соль, она сохраняет свой розоватый цвет. И только на солнце он постепенно бледнеет.
 
 Для двора Екатерины II добывали розовую соль из озера Малинового под Астраханью. Она имела пурпурный цвет и «любезный, схожий с происходящим от малины запах». Ежегодно царский двор поглощал сто пудов розовой соли. Был приказ: больше оной соли никому не давать! Екатерининские академики терялись в догадках по поводу цвета и запаха соли. Академик П. Фальк полагал, что все дело в сернистых ключах, которые впадают в озеро. Адъюнкт Академии наук И. Лепехин признавался: «Красной рапы цвет доказать — дело сверх моего понятия…»
 В 1836 году Парижская академия наук решила наконец выяснить, в чем дело, и поручила академику Пайану докопаться до истины. Пайан написал другому академику — Одуэну, знатоку соленых озер Англии. Тот считал виновником окраски мелкого рачка артемию. Пайан согласился с мнением своего коллеги, о чем и написал в отчете.
 Через два года другой ученый — Дюналь — выступил с опровержением. Он доказывал, что не рачок, а микроскопические растения окрашивают воду и соль. Академия создала комиссию для выяснения истины. В нее вошел знаменитый Ж. Сент-Илер. Он осмотрел озера и нашел, что прав Дюналь. Спасая свою репутацию, Пайан выступил с новым заявлением: водоросли действительно что-то значат, но только как пища для рачков. А окрашивает воду все-таки рачок.
 И снова Парижская академия наук собрала комиссию. На этот раз Пайан был окончательно посрамлен. Много спорили и впоследствии. Чем только не объясняли окраску воды! Одни — солями железа. Другие — бактериями. Третьи считали причиной корень цветкового растения оносмы красильной с берегов озера Эльтон, тдже имеющего красную воду.
 А виновницей оказалась родственница хламидомонады, зеленая водоросль дюналиелла солевая. В 1901 году ее открыл румынский ботаник Теодореску и назвал в честь Дюналя. Проживая в соленом месиве, где на литр приходится 280 граммов соли, дюналиелла запасает пигменты — каротиноиды кирпич-но-красного цвета. А поскольку в насыщенных рассолах не могут жить другие водоросли, дюналиелла и размножается так обильно, вызывая цветение озер. К сожалению, эту подвижную водоросль можно увидеть только под микроскопом, а хорошо рассмотреть лишь под большим увеличением.

14 февраля 1959 года дизель-электроход «Обь» встретился с ураганом у берегов Антарктиды. Набрав скорость 200 километров в час, ветер яростно взламывал кромку берегового припая. Льдины трещали, громоздились друг на друга. Дробились на мелкие куски. Через два дня, когда шторм поутих, ландшафт нельзя было узнать. Из белого он стал шоколадным. Льдины, находившиеся ближе к припаю и меньше раскрошенные, походили на куски грубо нарезанной коврижки. Внешняя кайма льдов, перемолотых в кашу, напоминала кофе с молоком.
 Свидетель этого светопреставления профессор В. Буйницкий рассказывает, что «Обь», пробиваясь сквозь плотные льды, оставляла за собой ржавую полосу, точно двигалась по грязной, разъезженной во время оттепели дороге.
 Кофейно-коричневую окраску ледяным глыбам придают диатомовые водоросли, пронизывая их во всех направлениях. Сверху их не видно из-за снега. В глубине залегают гнездами, слоями, вызывая коричневую окраску различных оттенков. Лед завоевывают снизу, с воды. Быстро проникают в его толщу. Размножаются беспредельно, так что в одном кубическом сантиметре можно насчитать 30 тысяч клеток. Постепенно добираются до верхней поверхности льда, то скапливаясь слоями, то расселяясь по всей толще сверху донизу.

Красное море окрасили водоросли. Но не красные, не багрянки, а сине-зеленые. Главный краситель — триходесмиум красный. В помощь ему еще и осцил-лятория красная. Когда цветет, полосы и пятна ее тянутся вдоль берегов на многие километры. В стакане морской воды насчитывают тысячи нитей — настоящая каша. На какое-то время занимает ключевые позиции. Потом исчезает. Что помогает этой водоросли появляться в несметных количествах? Пытались выяснить в лаборатории. Сажали в колбу. Вместе с ней помещали туда и другие существа: водоросли, бактерии\’ и даже насекомых. Расправлялась со всеми решительно. Через несколько лет оставалась в колбе одна.
 Внешне неприметна. Тонкая ниточка из клеток, которые сидят, тесно прижавшись друг к другу, как стопка монет. Однако столь примитивное существо способно колебаться, переползать с места на место, откуда и название, что в переводе означает «колеблющаяся». Стоит оставить ее на ночь в тарелке с водой, утром окажется на стенках на сухом месте. Движение обеспечивает слизь, которая выделяется через поры оболочки клеток.
 Фокусы осциллятории на этом не кончаются. Некоторые виды ее могут изменять окраску в зависимости от света, который получают. На красном свету становятся зелеными, на зеленом — красными. На фиолетовом — серо-голубыми, на голубом — коричневыми. Одну из осциллятории заключили в сосуд и держали там 8 лет. Она не только уцелела, но совершенно изменила атмосферу. Кислорода там оказалось не 21, а 46 процентов!
 Скорость размножения тоже немалая. В несколько часов может покрыть озеро сплошным ковром. В одном кубическом сантиметре тогда насчитывают по 10 тысяч ее нитей. Гуще, чем в Красном море. Иногда на тощей песчаной почве появляется осцил-лятория тенеррима. Пройдет дождь — и она прошивает песок на полсантиметра своими ниточками. Склеит песчинки слизью, и почва застынет, схватится корочкой, как цемент.

В южных пределах пустыни Сахары, возле соленого озера Чад, есть низины — русла временных речек, вади, где застаивается вода. Она приобретает сизоватый, малахитовый оттенок, покрываясь тонкой пленкой сине-зеленой водоросли спирулины. Ниточки свернуты спиралью наподобие телефонного шнура. Каждая ниточка мельче миллиметра.
 Местные женщины приходят за спирулиной с большими корзинами. Корзины сплетены туго, часто. Черпают воду, льют в корзины. Вода уходит сквозь поры. Сизый налет остается. Когда накопится полная корзина, выносят груз наверх. Выбирают ровную площадку. Вываливают жижу на песок. Остатки воды впитываются в грунт. Солнце досушивает, допекает малахитовый блин. Вот и готова пища. Она очень питательна. Больше половины — ценнейший белок-протеин. Африканцы делают из спирулины соус. Поливают им сортовые лепешки.
 В мире не слишком много мест, где растет такая пища. Почему немного? По той причине, что спирулина выбирает не любые низины, а лишь те, где скапливается щелочная вода. Да не просто щелочная, а насыщенный содовый раствор, в котором никакая иная водоросль расти не может. А другие растения и подавно. Конкуренции спирулина не выносит. В Африке, кроме окрестностей Чада, она встречается еще в оазисе Оуньянга Кебир. Когда-то в древности Чад был несравненно больше и дотягивался именно до этого оазиса. И видимо, щелочность почв там та же.
 Кроме Африки, спирулина есть еще в Мексике. Не так давно поблизости от города Мехико открыли под землей запасы щелочных содовых вод. Частная компания «Соса-Текскоко» стала выпаривать с помощью дарового солнца рассол и делать соду. Прошло немного времени, как заметили: по краю испарителей появился малахитовый ореол. Такой же, как в африканских вади. Спирулина!

«…И теперь еще упрекаю себя в том, что имел неосторожность не воспользоваться богатым запасом кормовых растений, на который мы случайно натолкнулись под 74° 30\’ с. ш. Провизия наша начала уже истощаться, но, несмотря на это, ни одному из нас, односторонних европейцев, не пришло в голову насладиться питательным студнем ностока сливообраз-ного, а между тем в несколько часов из одного небольшого пруда на вершине тундры мы могли добыть до 1000 кубических футов его и этим обеспечить свое существование, которому в то время угрожала величайшая опасность».
 Так писал в середине прошлого века русский путешественник академик А. Миддендорф. Конечно, довольно трудно заставить себя съесть слизистые шары ностока, которые растут на дне тундровых и лесных озер. Их ядовито-зеленая окраска, то почти черная, то оливковая, сама по себе внушает опасения. А если учесть, что шары состоят из множества нитей, как спутанный клубок шерсти, то еда и вообще покажется тошнотворной. Однако лось, например, ест носток весьма охотно. Забредает по колено в воду, шарит мордой по дну. Аппетитно чавкает. Студенистые шары ему явно на пользу. Не только лось. Едят олени, зайцы, в тундре еще и лемминги.
 Сам носток от огромного количества слизи получает явное преимущество. Благодаря этому благоденствует не только в холодных тундровых озерах, но в сухих степях и даже в полупустынях. В сырую погоду почва там иногда сплошь покрыта ностоком. Когда наступает сушь, пластинки съеживаются (форма в степях другая) и становятся малозаметными. Чуть пройдет дождь — снова расправляются и становятся такими, как были. Способность пережидать засуху у ностока колоссальная. Пробовали намочить носток обыкновенный, пролежавший в гербарии 107 лет. Когда он напитался водой как следует, то ожил и продолжал расти.

В 1900 году чистили дно у судна «Гультборгзунд» от живности, которая пристроилась там за время пла-•вания по морям. Не прошло и месяца после очистки, как у ватерлинии снова вырос пышный луг. Среди монотонной зелени водорослей выделялись сиренево-красные пластины порфиры. Любители этой спутницы кораблей подплывали на лодках и собирали сколько нужно для завтрака. От Ирландии до Японии — везде ценят нежный, прозрачный лист порфиры. Едят в салате сырым. Ирландцы, кроме того, еще делают пюре «лавербред». Отправляют своим друзьям и знакомым в Южный Уэльс. Растет порфира по всему свету — от субарктики до тропиков.
 Однако вездесущая порфира до сих пор задает массу загадок. Начнем с окраски. Красный цвет должен говорить о том, что создана порфира, как и другие красные водоросли, для больших глубин. Туда не доходят все лучи солнечного спектра. Глубже всех проникают сине-фиолетовые лучи. Чтобы уловить их, у водорослей и выработалась красная окраска. Ботаники, подметив эту закономерность, создали теорию хроматической адаптации — приспособления растений к цветному освещению.
 Порфира, как бы не подчиняясь этой теории, живет на мелководье, где бушует прибой. И в том, что она растет именно там, заложен важный смысл. На мелководье во время отлива порфира обсыхает, и тонкий ее лист налипает на камни, как розовая папиросная бумага. Расчет природы точен. На отливе не всякая водная живность осмелится остаться. Значит, меньше шансов, что съедят.

Капитан Ж. Кусто, всемирно известный подводник, спустился в 1963 году в Красном море на стометровую глубину. Он увидел там площадку, карнизом нависшую над бездной. Площадка была сложена из бородавчатых каменистых желваков литотамния — известковой багрянки морских мелководий. Она напоминала обычный каменистый пляж.
 Пляж на стометровой глубине? Несомненно. Кусто потом встречал такие же пляжи в Аденском и в Оманском заливах и в Индийском океане. Обязательно на такой же глубине. Сомнений быть не могло. Океан раньше был гораздо мельче, чем сейчас. Его уровень стоял на сто метров ниже. Об этом рассказали пляжи. Когда это могло случиться? Скорее всего во время ледникового периода. Льды вобрали в себя уйму воды, и океан усох. Для большей достоверности добавим: современные футурологи считают, что, если растопить современные льды, уровень океана поднимется примерно на такую же высоту — метров на сто.
Рыбацкае сети, выносят на берег розовые желваки литотамнии. Трудно поверить, что их создало растение.
 Продолжая изучать древние пляжи, Кусто нашел и других свидетелей прошлого океанского уровня. Но начало всему положил литотамний. Эта водоросль подводникам хорошо знакома. 120 видов ее разбросаны по разным точкам Земли, от коралловых атоллов тропических морей до прибрежий Новой Земли. Когда рыбаки Неаполитанского залива забрасывают свои сети, то вместе с рыбой выволакивают тысячи розоватых булыжников литотамния. Они похожи на большие куски розового мрамора с бугорчатой, неровной поверхностью. На дне со временем перетираются, крошатся, превращаясь в розовый мелкий песок. Он идет как известковое удобрение.

В 1908 году новенький траулер «Федя» вышел на просторы Черного моря. Закинули трал. Он выволок из морской глубины целую гору красной водоросли филлофоры. Ею завалили всю палубу. Вместе с филлофорой прибыла с морского дна и многочисленная свита. Все окрашены в красный цвет, как и их хозяйка. Красные рыбки. Фиолетово-красные черви: мелкие красные портунусы, коричнево-красные идотеи. Даже у червей-нереид и у тех по краю спины шла оранжево-красная полоса. Полная гармония. Вся живность отлично приспособлена к филлофоре и пользуется ее защитой. Оттого и окраска у всех примерно одного тона.
 Примерно так рассуждал старший зоолог из Севастополя С. Зернов, будущий академик, изучая красную гору филлофоры. Однако красноцветный зоопарк занимал его ум не больше, чем сама водоросль. Это странное существо принесло с собою массу недоуменных вопросов. Такое обилие на дне, какое встретил «Федя», наблюдалось далеко не всегда, а только в том случае, если судно шло с запада на восток. Если же двигалось с севера на юг, то иной раз за целый час не удавалось выудить ни грамма. Затем неожиданно богатый улов, и снова час хода вхолостую.

Алария — полная противоположность ламинарии. Капуста от силы пять метров длиной. Алария — 20, а то и все 45! С макроцистисом поспорить может вполне. В наших водах алария — гигант. Рекордсмен. Уникум. У берегов Командорских островов образует настоящие подводные леса. Только в лесах этих пусто. Другое дело на капустных лугах. Там жизнь бьет ключом. Какой только живности нет!
 Алария живет одна. Рыбы избегают откладывать икру в ее зарослях. Их косяки обходят фронт аларий стороной. Нет в гигантских лесах ни морских ежей, ни морских звезд. Только изредка появляются мшанки и гидроиды, да и то, пожалуй, случайно.
 И все же аларий — существа далеко не бесполезные для животного мира. И для растительного тоже. По крайней мере, ламинарии своим процветанием обязаны им. Об этой связи чуточку позже. А сейчас представим себе портрет аларий. Скроена она в виде длинного ремня с пустотелым ребром посредине. В ребре воздух. Он позволяет водоросли плавать по волнам. Алария заякоривается на камнях так же прочно, как и другие бурые водоросли. Там, где стебель переходит в пластину, у аларий нечто вроде бантика. Розетка маленьких пластин. Когда наступает отлив, плети налегают друг на друга, перекрещиваются, сплетаются. Образуется такая каша, сквозь которую на шлюпке невозможно пробиться.
 Во время прилива хаос плавающей зелени напоминает скопище надувных матрацев для отдыхающих. На Командорах их называют капустниками. На капустных матрацах любят понежиться наши знакомые — каланы. Если во время отлива обнажатся камни и на них налипнут, высыхая, алариевые плети, каланы расположатся именно здесь, но не на голом камне. Не кормиться приходят туда, а отдыхать. Кормятся в другом месте. В алариевом лесу есть нечего. Зато отдых превосходный. Во-первых, волнения нет. Алария гасит его не хуже макроцистиса. Во-вторых, убежище и защита от хищных касаток. Поэтому блаженствуют морские выдры на матрацах не только в свободную от еды часть дня, но еще и ночью.