В 1900 году чистили дно у судна «Гультборгзунд» от живности, которая пристроилась там за время пла-•вания по морям. Не прошло и месяца после очистки, как у ватерлинии снова вырос пышный луг. Среди монотонной зелени водорослей выделялись сиренево-красные пластины порфиры. Любители этой спутницы кораблей подплывали на лодках и собирали сколько нужно для завтрака. От Ирландии до Японии — везде ценят нежный, прозрачный лист порфиры. Едят в салате сырым. Ирландцы, кроме того, еще делают пюре «лавербред». Отправляют своим друзьям и знакомым в Южный Уэльс. Растет порфира по всему свету — от субарктики до тропиков.
Однако вездесущая порфира до сих пор задает массу загадок. Начнем с окраски. Красный цвет должен говорить о том, что создана порфира, как и другие красные водоросли, для больших глубин. Туда не доходят все лучи солнечного спектра. Глубже всех проникают сине-фиолетовые лучи. Чтобы уловить их, у водорослей и выработалась красная окраска. Ботаники, подметив эту закономерность, создали теорию хроматической адаптации — приспособления растений к цветному освещению.
Порфира, как бы не подчиняясь этой теории, живет на мелководье, где бушует прибой. И в том, что она растет именно там, заложен важный смысл. На мелководье во время отлива порфира обсыхает, и тонкий ее лист налипает на камни, как розовая папиросная бумага. Расчет природы точен. На отливе не всякая водная живность осмелится остаться. Значит, меньше шансов, что съедят.
Однако вездесущая порфира до сих пор задает массу загадок. Начнем с окраски. Красный цвет должен говорить о том, что создана порфира, как и другие красные водоросли, для больших глубин. Туда не доходят все лучи солнечного спектра. Глубже всех проникают сине-фиолетовые лучи. Чтобы уловить их, у водорослей и выработалась красная окраска. Ботаники, подметив эту закономерность, создали теорию хроматической адаптации — приспособления растений к цветному освещению.
Порфира, как бы не подчиняясь этой теории, живет на мелководье, где бушует прибой. И в том, что она растет именно там, заложен важный смысл. На мелководье во время отлива порфира обсыхает, и тонкий ее лист налипает на камни, как розовая папиросная бумага. Расчет природы точен. На отливе не всякая водная живность осмелится остаться. Значит, меньше шансов, что съедят.
В 1900 году чистили дно у судна «Гультборгзунд» от живности, которая пристроилась там за время пла-•вания по морям. Не прошло и месяца после очистки, как у ватерлинии снова вырос пышный луг. Среди монотонной зелени водорослей выделялись сиренево-красные пластины порфиры. Любители этой спутницы кораблей подплывали на лодках и собирали сколько нужно для завтрака. От Ирландии до Японии — везде ценят нежный, прозрачный лист порфиры. Едят в салате сырым. Ирландцы, кроме того, еще делают пюре «лавербред». Отправляют своим друзьям и знакомым в Южный Уэльс. Растет порфира по всему свету — от субарктики до тропиков.
Однако вездесущая порфира до сих пор задает массу загадок. Начнем с окраски. Красный цвет должен говорить о том, что создана порфира, как и другие красные водоросли, для больших глубин. Туда не доходят все лучи солнечного спектра. Глубже всех проникают сине-фиолетовые лучи. Чтобы уловить их, у водорослей и выработалась красная окраска. Ботаники, подметив эту закономерность, создали теорию хроматической адаптации — приспособления растений к цветному освещению.
Порфира, как бы не подчиняясь этой теории, живет на мелководье, где бушует прибой. И в том, что она растет именно там, заложен важный смысл. На мелководье во время отлива порфира обсыхает, и тонкий ее лист налипает на камни, как розовая папиросная бумага. Расчет природы точен. На отливе не всякая водная живность осмелится остаться. Значит, меньше шансов, что съедят.
Еще надежнее селиться на прибойных местах. На скалах, где грохочут валы. Не каждый сунется в это грохочущее месиво. Да и время для роста розовых пластин выбрано соответствующее. Не теплое лето, когда вокруг масса прожорливых животных, а холодный период. Летний сезон, когда благоденствуют водные зверушки, порфира проводит в… раковинах моллюсков или в щелях известковых скал. Опять-таки безопасность!
Есть, однако, и другое толкование стремлений порфиры выбраться из глубин поближе к поверхности. Думают, что там, в тени других жителей Нептунова царства, высоких и мощных, для нее просто не хватает света. Под пологом нереоцистиса так же мрачно, как в густом ельнике. В тени ламинарий не светлее. Вот порфира и выбирается туда, где уже никого нет. Наверное, могла бы расти по скалам еще выше и довольствоваться брызгами и пеной волн, но здесь ее встречают бал ян усы и не дают продвинуться выше. Если же все-таки приходится соседствовать с крупными бурыми водорослями, то порфира селится прямо на них и опять-таки выигрывает, оказывается ближе к свету. Правда, если что с ними приключится, гибнет и она.
От одной беды только не удается спастись удачливой багрянке — от радиоактивных отходов. Порфира накапливает радионуклиды довольно энергично. Естественно, что ирландцы забеспокоились о судьбе своей любимой еды. И вот некий Г. Дэнстер провел специальное обследование порфировых зарослей.
Вывод его прозвучал успокаивающе: есть пока можно. Хотя увлекаться не следует. Норма не больше 75 граммов в день. Резонно задать вопрос: а что, если захочется съесть больше? Не 75, а 100 или 200 граммов? Как поступать тогда? А ирландцы и японцы так любят багрянку, что дикие заросли почти все у себя опустошили. Теперь разводят порфиру, как на огороде. На песчаный берег, где порфира не растет, ирландцы привозят груду камней и раскладывают на песке рядами, оставляя лишь места для проезда. Море приносит споры, и года через два можно убирать урожай.
Истощились и запасы других багрянок. Их тоже приходится разводить. В особенности эухеуму. Эта багрянка живет в мелких лагунах с очень соленой водой. Прикрепляется к мертвым кораллам. Ее крепкие кустики ветвисты и скользки, как рыба. Больше всего эухеумы на Филиппинах. Филиппинцы не представляют завтрака без салата из багрянки и крошат ее по утрам в тарелку, как мы огурцы с помидорами.
В последние годы из эухеумы стали добывать кар-рагенин, нечто вроде агара. Без каррагенина не обходится ни мороженое, ни губная помада, ни обычный сливовый пудинг. Мир требует все больше мороженого. Мороженщикам нужен каррагенин. Сборщики отправляются на необитаемые атоллы за багрянкой. И вот уже заросли ее опустошены. Теперь подводные луга сохранились лишь под защитой частых и сильных тайфунов, где риск добычи слишком велик, а сезон сбора слишком короток.
Но мир не желает оставаться без мороженого. И филиппинцы принялись разводить багрянку у себя на фермах. Возникла «индустрия коттеджей» — домашняя промышленность. Конечно, не все разводят. Только те, кто располагает кусочком океанского побережья. Нейлоновую сеть подвешивают на деревянных тычинах на метр ото дна, но так, чтобы обнажалась при сильном отливе. В ячейки помещают куски слоевищ, отломанные от диких кустиков. Привязывают пластиковым шпагатом.
Прополку ведут с лодки. Фермер садится на легкое каноэ и курсирует по огороду. Вычесывает сети мягким пластиковым гребнем. Поселенцев с самой эухеумы осторожно снимает пальцами. Затем надо убрать еще морскую траву — зостеру. Если не срезать, по ней проберутся наверх морские ежи и уберут урожай раньше фермера. В диких зарослях ежи иной раз так свирепствуют, что вместо кустика водоросль превращается в хлыстик. Все веточки обгрызут. На фермах ежи тоже досаждают. Но фермеры не испытывают особой ненависти к колючим беспозвоночным. На Филиппинах морской еж — деликатес.
Однако вездесущая порфира до сих пор задает массу загадок. Начнем с окраски. Красный цвет должен говорить о том, что создана порфира, как и другие красные водоросли, для больших глубин. Туда не доходят все лучи солнечного спектра. Глубже всех проникают сине-фиолетовые лучи. Чтобы уловить их, у водорослей и выработалась красная окраска. Ботаники, подметив эту закономерность, создали теорию хроматической адаптации — приспособления растений к цветному освещению.
Порфира, как бы не подчиняясь этой теории, живет на мелководье, где бушует прибой. И в том, что она растет именно там, заложен важный смысл. На мелководье во время отлива порфира обсыхает, и тонкий ее лист налипает на камни, как розовая папиросная бумага. Расчет природы точен. На отливе не всякая водная живность осмелится остаться. Значит, меньше шансов, что съедят.
Еще надежнее селиться на прибойных местах. На скалах, где грохочут валы. Не каждый сунется в это грохочущее месиво. Да и время для роста розовых пластин выбрано соответствующее. Не теплое лето, когда вокруг масса прожорливых животных, а холодный период. Летний сезон, когда благоденствуют водные зверушки, порфира проводит в… раковинах моллюсков или в щелях известковых скал. Опять-таки безопасность!
Есть, однако, и другое толкование стремлений порфиры выбраться из глубин поближе к поверхности. Думают, что там, в тени других жителей Нептунова царства, высоких и мощных, для нее просто не хватает света. Под пологом нереоцистиса так же мрачно, как в густом ельнике. В тени ламинарий не светлее. Вот порфира и выбирается туда, где уже никого нет. Наверное, могла бы расти по скалам еще выше и довольствоваться брызгами и пеной волн, но здесь ее встречают бал ян усы и не дают продвинуться выше. Если же все-таки приходится соседствовать с крупными бурыми водорослями, то порфира селится прямо на них и опять-таки выигрывает, оказывается ближе к свету. Правда, если что с ними приключится, гибнет и она.
От одной беды только не удается спастись удачливой багрянке — от радиоактивных отходов. Порфира накапливает радионуклиды довольно энергично. Естественно, что ирландцы забеспокоились о судьбе своей любимой еды. И вот некий Г. Дэнстер провел специальное обследование порфировых зарослей.
Вывод его прозвучал успокаивающе: есть пока можно. Хотя увлекаться не следует. Норма не больше 75 граммов в день. Резонно задать вопрос: а что, если захочется съесть больше? Не 75, а 100 или 200 граммов? Как поступать тогда? А ирландцы и японцы так любят багрянку, что дикие заросли почти все у себя опустошили. Теперь разводят порфиру, как на огороде. На песчаный берег, где порфира не растет, ирландцы привозят груду камней и раскладывают на песке рядами, оставляя лишь места для проезда. Море приносит споры, и года через два можно убирать урожай.
Истощились и запасы других багрянок. Их тоже приходится разводить. В особенности эухеуму. Эта багрянка живет в мелких лагунах с очень соленой водой. Прикрепляется к мертвым кораллам. Ее крепкие кустики ветвисты и скользки, как рыба. Больше всего эухеумы на Филиппинах. Филиппинцы не представляют завтрака без салата из багрянки и крошат ее по утрам в тарелку, как мы огурцы с помидорами.
В последние годы из эухеумы стали добывать кар-рагенин, нечто вроде агара. Без каррагенина не обходится ни мороженое, ни губная помада, ни обычный сливовый пудинг. Мир требует все больше мороженого. Мороженщикам нужен каррагенин. Сборщики отправляются на необитаемые атоллы за багрянкой. И вот уже заросли ее опустошены. Теперь подводные луга сохранились лишь под защитой частых и сильных тайфунов, где риск добычи слишком велик, а сезон сбора слишком короток.
Но мир не желает оставаться без мороженого. И филиппинцы принялись разводить багрянку у себя на фермах. Возникла «индустрия коттеджей» — домашняя промышленность. Конечно, не все разводят. Только те, кто располагает кусочком океанского побережья. Нейлоновую сеть подвешивают на деревянных тычинах на метр ото дна, но так, чтобы обнажалась при сильном отливе. В ячейки помещают куски слоевищ, отломанные от диких кустиков. Привязывают пластиковым шпагатом.
Прополку ведут с лодки. Фермер садится на легкое каноэ и курсирует по огороду. Вычесывает сети мягким пластиковым гребнем. Поселенцев с самой эухеумы осторожно снимает пальцами. Затем надо убрать еще морскую траву — зостеру. Если не срезать, по ней проберутся наверх морские ежи и уберут урожай раньше фермера. В диких зарослях ежи иной раз так свирепствуют, что вместо кустика водоросль превращается в хлыстик. Все веточки обгрызут. На фермах ежи тоже досаждают. Но фермеры не испытывают особой ненависти к колючим беспозвоночным. На Филиппинах морской еж — деликатес.