Рубрика: Грибы

Пшеница в Америке еще в начале нынешнего века оставалась культурой рискованной. В иные годы удавалась неплохо. В другие наваливалась болезнь.
 «Демон ржавчины поражал ферму за фермой и на свистящих крыльях западного ветра переносился из одной местности в другую. Ядовитые споры носились в воздухе, как серные пары, и щекотали ноздри».
 Зерно становилось щуплым и мелким. Урожаи падали. По просторам бывшей прерии, по фермерским пашням мотался день за днем М. Карльтон, ученый ботаник, знаток пшеничного дела, борец с голодом. Везде, где росли плодовитые европейские сорта пшеницы, он заставал брошенные посевы, разорение и разбитые надежды. Ржавая пыль покрывала его одежду и обувь.
 И только однажды в штате Канзас он набрел на поселение, которое начисто отличалось от того, к чему привык Карльтон за последние недели. Хозяева тут и не думали покидать насиженных мест. Они строили ладные дома. И недаром. На их полях не было ржавчины. Ботинки ученого впервые не имели ржавого налета.
 В поселке жили русские духоборы. Совсем недавно, в конце прошлого века, они, гонимые царским правительством, переселились сюда из южных губерний России. Сеют пшеницу. Но не западную, мягкую. А твердую, из Крыма. Из сухих степей Тавриды. У этой пшеницы зерно такой прочности, что на первых порах мельники не брали на размол. Боялись за машины. И так же хорошо твердые пшеницы выдерживали натиск болезни.

Сначала о нем молчали. Боялись паники. Реактивная авиация делала первые шаги. А он проникал в топливные баки, выедал топливо—керосин. Не столько съест, сколько напортит. Пленки его засоряют фильтры и топливные насосы. Стенки баков разрушаются.
 Современное имя «керосиновый гриб» появилось в печати в 1964 году. До тех пор его знали как «креозотового». Поселялся на черных, пропитанных креозотовым маслом шпалах и телеграфных столбах. Едкий, пахучий креозот, убийственный для шпаль-ного гриба и других разрушителей, оказался для креозотового приманкой. Теперь этим пользуются, если хотят выудить его из почвы. Берут обычную спичку, мочат в креозоте и кладут в плоскую чашку Петри. Сверху засыпают влажной землей. Если креозотовый гриб есть в почве, он немедленно разрастется вокруг спички.

Дождевой тропический лес, может, и не был бы так фантастически богат, если бы не грибные сады в подземельях муравьев. Когда-то американский инженер Т. Белт, переселившийся в Никарагуа, отчаянно воевал с муравьями-листогрызами, которые облюбовали апельсиновые деревья в его саду. Шес-тиногие разбойники стригли листья и несли их в подземные галереи. Инженер и не предполагал, что листогрызы ведут крайне важную работу по мелиорации местных почв. Без их содействия вся растительность пришла бы в упадок.
 Деятельность муравьев-грибоедов весьма поучительна, хотя мы еще не постигли все тонкости их мастерства. О многом приходится лишь догадываться. Подытожим пока, что известно. Сумели измерить и взвесить сады. У одной муравьиной колонии их может быть несколько. У крупных муравьев сады покрупнее. У мелких — крошечные. Акромир-мексы владеют самыми большими, в поперечнике до полуметра. У муравьев из рода атта сады вдвое меньше. Самые маленькие, со спичечную коробку, у крошечных мирмекокритов.
 В саду выращивают только один вид гриба. Все остальные изгоняются как сорняки. Как удается муравьям контролировать сорняки, не совсем ясно. Раньше были убеждены: муравьи ведут прополку. Сейчас установили, что прополка если и применяется, то в весьма небольших размерах. Сорняки подавляют в самом начале, не дают прорастать их спорам. С помощью чего? Каких веществ? Обнаружить их пока не удалось. Зато понятно, что эти вещества не действуют на зеленые растения. Недаром на равнинах аргентинской пампы самые высокие, самые пышные травы поднимаются там, где в почве грибные сады.
 До сих пор не удалось точно установить, почему муравьи облюбовывают один определенный вид гриба. Пробовали подменять грибницу. Хозяева тотчас вышвыривали ее.
 Мы определяем грибы, пользуясь спорами. Муравьи до спор дело не доводят. Чтобы избежать этого, постоянно подстригают грибные нити примерно так же, как городские садовники тополя, чтобы избавиться от назойливого пуха. Отрезанные кусочки едят. Тем и живут. Кроме свежих грибов, не едят ничего. Ради пропитания и сад держат. Ухаживают за садом заботливо. Удобряют собственным пометом.

Шумный дождь для тестеромицетов — благословение. Капли его, летящие со скоростью семи метров в секунду, выполняют важную работу, в особенности для тех грибов, которые называют птичьими гнездами.
 С настоящими птицами и их гнездами ничего общего нет. Есть лишь некоторое внешнее сходство. Впрочем, так казалось лишь средневековым ботаникам. Современные, менее романтичные знатоки считают, что грибы больше похожи на бокалы или наперстки. Размер чуть больше горошины. Иногда и с настоящий наперсток. В «наперстке» контейнеры со спорами — перидиоли. Около дюжины. Они-то и напоминают яйца птиц. Канадский ботаник Г. Броу-ди сравнил перидиоли с плоскими семенами горчицы. Однако и это не вполне соответствует действительности. У каждой перидиоли есть еще и ножка, которой нет у горчичных семян. Ею перидиоли крепятся к внутренней стенке «бокала». И пожалуй, они больше похожи не на семена, а на вдавленную в стенку обычную канцелярскую кнопку.
 Отодрать перидиолю от стенки не так просто. Нужна некоторая сила. Один из ботаников, который знал, как тесно связаны гастеромицеты с животными, заявил: насекомые питаются перидиолями и попутно утаскивают с собой несъеденные. Г. Броуди выяснил, что это не так.
 Трудится дождь. Капли его шлепаются в «бокалы». Орошая соседние травы, летит туча брызг. По трассам брызг мчатся и- перидиоли, вышибленные из «бокальчиков-наперстков» дождевыми каплями.

Ни один здравомыслящий человек не станет пробовать веселку, заявил недавно нидерландский профессор К. Боедийн. Однако нашлись смельчаки. Попробовали. Оценили. Говорят, что вкусом вроде редиски. Даже послаще. Веселка неядовита. Но внешность уж больно противная. Нужно совершенно не иметь чувства брезгливости, чтобы съесть кусочек. На вид вроде сморчка с длинной ножкой и небольшой папаховидной шляпкой. Снаружи шляпка слизистая, зеленая. Да еще и пахнет тухлятиной. Долго-лежалым мясом.
 Конечно, не одна веселка с таким запахом. Есть и другие. Цель одна — разнос спор, продолжение рода. Грибница у веселки в почве, как у маслят и у рыжиков. Зарождается сморчкоподобное существо в виде белого шара, крупного, как яйцо. До поры до времени шар запечатан, но внутри уже подготовлены к действию зачатки шляпки и ножки. Приходит час, шар трескается и ножка с поразительной быстротой выносится вверх. Видно простым глазом. Полсантиметра в минуту! Кажется, что быстрей в мире не растет ни одно растение. Лохмотья от бывшего шара остаются у основания ножки. В зеленой слизи на шляпке плавают споры. Прилетают мухи и уносят их куда нужно.
 Живут вонючие грибы недолго. Тропическая веселка красноватая вытягивается на полную высоту к 6 часам утра. А в 10.00 уже расплывается и исчезает. Мухам приходится спешить. В их распоряжении три-четыре часа.
 
 Есть у веселок один недостаток. Шляпка слишком маленькая. На такую посадочную площадку много мух не уместится. У тропической сетконоски посадочная площадь увеличена. Вокруг ножки конусом ажурная «юбка». Она как бы кружевная, с дырочками. Спускается почти до самой земли. Сетконоска украшает тропический лес не меньше, чем наши ельники красный мухомор. Писатель Л. Оношко, рассказывая о странствиях астронавтов на оранжевой планете — Венере, населил венерианские леса сетконоска-ми. Видимо, эти грибы показались ему фантастическими. Виды этого рода расселились по всем континентам. В Австралии и Новой Зеландии 31 вид. В Южной Америке — 25. В Северной — 12. В Индии— 12. Даже в Европе — 8. У нас сетконосок не встречалось.

В 1956 году в самом центре Москвы, в трех шагах от здания Манежа, три шампиньона пробили асфальт толщиною в несколько сантиметров и вышли на свет, удивляя москвичей, что удостоверено писателем В. Солоухиным. На заводах и складах эти городские грибы не раз поднимали бетонный и асфальтовый пол. Пол перестилали. Снимали бетон, и цемент, и асфальт. Обнаруживали под ним разное древесное гнилье. Сколько лет таился шампиньон под полом? Как уцелел? Какие силы заставили его напомнить о себе? Особенно удивлял Манеж. Лошадей в Манеже держали давным-давно. А шампиньон сохранился именно с тех давних времен. Ему ведь нужен навоз!
 Портрет шампиньона хорошо известен. Крупные чешуйчатые шляпки, то розовые, то деревянисто-коричневые. Розовые пластинки. Кольцо на толстой ножке. Когда гриб старится, пластинки становятся фиолетово-бурыми и, наконец, совсем черными.
 Сила и мощь шампиньона в быстром делении клеток. В их упругом растяжении. В насыщенности водой. Ничего особенного здесь нет. Недоумение вызывает другое. Сам факт поведения взломщика. Ведь асфальт и бетон детища нашего времени. Выдумки техногенной эпохи. Еще сто лет назад никто и не предполагал, что они появятся. Шампиньоны же существуют миллионы лет. Как сумели так быстро приспособиться к асфальту?
 Ситуация несколько прояснится, если вспомнить, что в пустынях Средней Азии и в соседней Монголии живет собрат нашего дворового гриба — шампиньон Бернарди. У него, у пустынного, только побольше чешуек на шляпке, кольцо на ножке двойное да мякоть на изломе не краснеет. Селится где повлажнее: в западинах-такырах, где весною на краткий миг застаивается вода. Летом вода высыхает и почва спекается в твердую и блестящую, как асфальт, корку. Это препятствие и приходится преодолевать пустынному шампиньону. Не отсюда ли ведут пути приспособления к асфальту у нашего дворового жителя? Конечно, пока это лишь предположение, которое нужно доказать. И без. того обитатель канав и мусорных куч задал грибоводам столько задач, что разрешить их удалось только в 30-е годы нашего века. А ведь выращивать шампиньоны начали еще с середины XVIII века.

Навозники появляются не обязательно на навозе. Бывает, что и на газоне. На изумрудном фоне ровной, подстриженной травы, где не должно быть ничего лишнего, неожиданно и быстро поднимаются серые неряшливые колокольцы навозника лохматого. Штук по пять, по десять сразу. Тесной кучей, один к одному. Колокольцы становятся все крупнее, ножки все выше, сантиметров до 20. Шляпки и ножки пестреют желтыми лохмотьями. На каждой блестит желтое кольцо. Очень скоро картина меняется. Шляпки расправляются зонтиками, края их чернеют, как обмороженные, и с них начинают капать капли черной как деготь жидкости. Через сорок восемь часов от гриба остается лишь черная лужица. Ботаники шутят: «Гриб сам себя переваривает!»
 Все эти превращения навозника произвели сильное впечатление на английского поэта П. Шелли, и он втиснул навозников в свою поэму о растениях. В 1820 году поэма вышла первым изданием. В ней говорится о старой леди, которая души не чаяла в своем саде, лелеяла его, как могла. А когда умерла, сад заглох и вместо цветов в нем выросли навозники. Шелли, правда, не назвал грибы по-латыни, но ботаники без труда узнали навозника лохматого, с такой точностью поэт нарисовал его внешность.
 Однако рисуя этот неряшливый, неопрятный гриб, Шелли перестарался и слишком сгустил краски. Прочтя типографский оттиск своего творения, поэт содрогнулся от брезгливости и тотчас же вычеркнул все строки о лохматом навознике. В следующих изданиях о нем нет ни слова. Впрочем, Шелли напрасно так волновался. Неказистый вид еще не говорит о вредности. Молодые грибы даже есть можно. Знатоки считают, что навозник не хуже шампиньона. Правда, он иногда появляется первым на тех грядах, где ждут урожая шампиньонов, но и тут приносит больше пользы, чем вреда. Его лохматые колокольчики верный признак того, что земля для шампиньонов подобрана такая, как надо.
 Ученый мир соблазнился навозниками по причине их скоростного роста. Лохматый навозник еще не самый быстрорастущий.

Летом осеннего опенка заменяет летний. Вкусом похуже, но такой же массовый. Яркий, рыжий. Шляпка такая водянистая, что просвечивает по краям. Ножка и пластинки потемнее, почти коричневые. Кольцо на ножке обязательно, как тряпичные лохмотья.
Поговорку «Мал золотник, да дорог» с полным правом можно отнести к чесночнику.
Он меньше спички, зато пресный таежный суп делает изысканным блюдом.
Не всегда на пнях. Случается, что переберется поближе к постройкам. Встречали на деревянных мостах.
 Непритязательность летнего опенка воодушевила грибоводов. Попытались выращивать в теплице, как шампиньоны. Только вместо навозной земли брали поленья дров. Намазывали поленья грибной кашицей. Через год примерно начиналась уборка урожая. Ждать хоть и долго, зато плодоносило полено два-три года подряд с перерывами.
 В ГДР пошли еще дальше. Прикинули, что этот опенок может давать, кроме еды, еще и карандашную дощечку. С карандашным сырьем у немцев плоховато. Карандаши делают из кедра либо из можжевельника. В ГДР ни того, ни другого нет. По крайней мере, в достаточном количестве. Есть бук. Но карандаш из бука пришлось бы подтачивать на токарном станке, так он крепок. Если же буковое полешко обработано летним опенком, древесина становится рыхлой, как кедровая.

В одну из оттепелей февраля 1967 года в калмыцких степях произошло событие почти неправдоподобное. Жители отправились в лес по грибы. Несли их оттуда корзинами. И только одного сорта — осенние опенки.
 Этому неурочному урожаю предшествовали следующие события. 120 лет назад сделали первую попытку создать в калмыцких степях островки леса для защиты скота от непогоды. Широко задуманная операция кончилась неудачей. Сто последующих лет лесоводы бились, ничего не получалось. Наконец после войны свершилось. Лес зазеленел! Его посадили погуще, с тем чтобы по мере возмужания проредить. Влаги в степи мало, и густой лес долго держать нельзя.
 Пришла пора, проредили посадки. Вырубили часть стволиков. Вот тут-то и навалился опенок. Он поселялся на пеньках такими же массами, как в Подмосковье, хотя в степях раньше не рос.
 Калмыцкие лесничие встревожились: как бы не пострадали соседние живые деревья. На пнях опенок — мирный разрушитель. Тут он, можно сказать, союзник лесовода. Помогает убирать пни. Иной же раз ему вроде бы чего не хватает, перебирается к живым деревьям.
Осенний опенок идет в арьергарде грибного племени. Появляется перед снегами и морозами. Но в наше время иной раз и в оттепель, весной.
Окольцовывает их. Оплетает под корой шнурами-ризоморфами. Деревья сохнут.
 Настоящий осенний опенок не гнушается никакими деревьями. Их у него в обиходе 200 видов по всему земному шару. Похож на маленькую настольную лампу с круглым абажуром. Абажур, то есть шляпка, песочного цвета. Ближе к центру словно толчеными сухарями обсыпана — маленькие темноватые чешуйки. Снизу шляпка затянута светлым покрывалом. Потом оно рвется, и на ножке остается кольцо. Растут опенки большими группами. У всех ноги длинные, тонкие. Не всегда у пней. Иной раз заберутся по стволу так высоко — палкой сбивать приходится.

Кажется, нет в наших лесах другого рода, на который армада насекомых обрушивалась бы с такой свирепой жадностью, как на млечники. Разве что болеты больше страдают. Иной раз маленький совсем грибочек, едва на свет появился, а уже червивый. Сразу уточним. «Черви» — личинки грибных комариков. И мух. Комариные — белые с черной головкой. Сферы влияния поделены строго и точно. Мухам — нижняя часть шляпки. Комарам — остальное.
 Не все млечники по вкусу лесной нечисти. Горький млечный сок горькушек как будто ограждает их от посягательств насекомых. По крайней мере в молодости. Червивые горькушки в лесах редкость. И даже к воде, которая скапливается озерцами на ворончатых коричневых шляпках горькушек, никто из таежной живности не притрагивается. Не пользуются вниманием и волнушки. Их ароматные розовые шляпки с войлочно-пушистой окантовкой обычно свободны от личинок. Спасает горький сок. Даже от людей иной раз спасает. По крайней мере англичане до сих пор считают их грибами несъедобными (а ведь стоит вымочить — деликатес!). Да и не только англичане.
 Первейший из млечников — рыжик. Недаром и название ему млечник великолепнейший. И уже давно, в начале века, пытались разводить его кто как умел. История сохранила нам записки доктора Никитина. Ему показалось странным, что мир увлечен шампиньонами, а рыжики остаются вроде бы вне поля зрения огородников. Никитин рассуждал так.
Шампиньон — гриб неплохой, когда нет лучших. Он, как говорится, «на безрыбье». Не лучше ли разводить грибы высшего гастрономического качества — рыжики?
 Поскольку рыжиком никто в то время не занимался и подсказать, как это делать, никто не мог, доктор стал действовать по своему усмотрению. Приобрел под Москвой участок земли в 54,6 гектара, совершенно голый, из-под пашни, и насадил там две рощи деревьев — ели, липы и орешины. Два-три года между деревьями косили траву, чтобы не заглушала посадки. Потом доктор съездил в Можайск и набрал красных рыжиков. Разломал их на куски и разбросал между елками. Срерху прикрыл мхом. Через две недели не выдержал, приоткрыл мох. Следов от посева не сохранилось. Там, где были брошены красные шляпки и ножки, теперь стлались зеленовато-фиолетовые нити грибницы, похожие на обычную плесень.