Рубрика: Грибы

Нет на свете гриба страшней бледной поганки. Внешность его обманчива. Особенно в молодости. Похож и на сыроежку, и на шампиньон. Наверное, поэтому до сих пор уносит человеческие жизни. Самое досадное, что отравление сразу не замечается. На вкус гриб даже приятный, сладковатый (кто-то же пробовал!). Только через два дня наступает кризис. Смерть почти неизбежна, и средств к спасению, кажется, нет.
 Может быть, объявить гриб вне закона? Истребить его повсеместно? Убрать с планеты и вычеркнуть из списков растений? Не будем спешить. Ядовитые растения сослужили человеку большую службу. К тому же живой механизм леса без бледной поганки будет работать с перебоями. Что касается отравлений, то нужно лишь немного знать внешний вид гриба и вообще соображать, как вести себя с ядовитыми лесовиками. Едим же мы строчки!
 Итак: внешний вид. У типичных мухоморов высокая белая ножка. На ней поясок, кольцо — остатки чехла, который закутывал в юности нижнюю часть шляпки. Внизу у пенька белые лохмотья — остатки еще одного чехла, который окутывал шляпку вместе с ножкой. Порознь остатки от чехлов еще ни о чем не говорят. Вместе — подозрение на ядовитость. Еще важнее шляпка. У бледной поганки она плоская, светло-серо-зеленая. Могут быть и белые пятнышки, пока их не смыло дождем. Снежно-белые пластинки очень важный признак!

Эшелоны осиновых бревен идут из Белоруссии в Сибирь на спичечную фабрику «Байкал». Через всю страну идут. И не потому, что своей осины в Сибири нет. Ее там хоть пруд пруди, только почти вся гнилая. Впрочем, хорошей, здоровой осины и в Белоруссии немного. Такая же ситуация в Скандинавии, в Америке, да и вообще по всему свету.
 Бич осины — осиновый трутовик — уже с младенчества обрекает дерево на преждевременное увядание. В 20 лет осинка уже заражена (отломился сучок — попала спора!). В 40 — внутри ствола развивается белая полосатая гниль. В 60 — на серой коре появляются, повисают серые «копытца». От земли метрах в пяти-десяти. Оттуда посыпают спорами окрестный лес. В 80 лет вихри рушат отдельные стволы. В 100 — ветровал идет полным ходом. До 120 доживают единицы. А ведь предел жизни осины 250 лет. По милости трутовика не живет и половины положенного срока.
 В Швеции, где давным-давно извели всю осину на спички, незадолго перед войной бродил по лесам селекционер, профессор Нил^сон-Эле. Мечтал найти здоровую осину, чтобы попытаться вывести сорт, невосприимчивый к болезни. В южной Швеции, на полуострове Лилло, возле озера Рингсьон ему бросилась в глаза осина с небывало крупной листвой, размером с тарелку. Обычно такие листья бывают у поросли, которая идет после пожара. Профессор сбросил рюкзак и стал более внимательно осматривать дерево. Почки оказались тоже вдвое крупнее. И ветви. И даже пыльники цветков. Ствол устремлялся вверх идеально прямо, рассекая ярус кленов и лип, которые обычно теснят и глушат больную осину. Когда же профессор подрубил ствол, чтобы убедиться в отсутствии гнили, он обнаружил, что и годичные кольца гораздо шире обычных. Свободное от грибного засилья дерево росло с удвоенной энергией, хотя лет ему было уже за сто.

Рогатик в лесу почти не виден. Нет у него ни толстой ножки, ни широкой шляпки. Вместо этого пучок торчащих шнурков. Как вермишель высшего сорта. Как лапша. Цвет грибной лапши может быть в точности вермишелевый, может и поярче — желтый или даже оранжевый, точно замешена на ярких летних желтках.
Самый обычный из семейства рогатиковых — рама-рия Инвала — крошечка сантиметра три-четыре высотой. Пучками сидит под елями и соснами, где нет травы и мох не очень густой. Если бы не оранжевый цвет — его бы и не заметить. Есть рогатики и повыше. У рама-рии желтой пучки-кустики сантиметров по 15—20. Мясистые, лимонно-желтые.
 Есть рогатики иной формы. «Бывали грибы как кораллы, оленьи панты, лосиные рога, петушиные гребешки, кусты, языки, кочаны».
 «Кочаны», пожалуй, самые крупные создания из рогатиковых. Размером до полуметра, весом по три-четыре килограмма. Формой как разлохмаченный капустный кочан, отчего и зовутся грибной капустой. Ножка массивная, короткая. Ее почти не видно. Зато сам кочан великолепен. Он как кружевное жабо из множества плоских веточек с зубчатыми загнутыми концами. «Трепещет в руках сборщика его зыбкое тело». Найти грибную капусту можно вернее всего у комля сосновых стволов. Немцы большие любители лохматых кочанов. Если найдут, обязательно сварят суп. У грибной капусты «вкус сморчков и запах лесного ореха».
 Многие другие рогатики тоже обладают орехово-сморчковым вкусом. Очень хорош рогатик желтый. Только шнурочки его плодовых тел очень мелки. Сбор его лапши — школа терпения. Популяризатором рогатиков многие годы был первейший грибник мира, москвич Д. Зуев. Прославлял их на все лады. Досадовал, что грибники проходят мимо. В особенности мимо рогатика язычкового: «А ведь могли бы доверху наполнять корзины».

За рубежом он пакостил давно. У нас заметили с конца прошлого века. События развивались стремительно. 1878 год. В Брест-Литовске в новеньком, только что отстроенном здании неожиданно проваливаются полы. Не успевают произвести ремонт, как рушится алтарь в городском соборе. В аварийных зданиях в подвалах находят коричневую пыль, которой не замечалось раньше. Анализ показывает, что это споры самого опасного из домовых грибов — мерулиуса плачущего.
 Наступает 1896 год. Студенты Петровской сельскохозяйственной академии в Москве (ныне Тимирязевка) замечают, что полы в общежитии стали неустойчивыми и гнутся под ногами. И здесь мерулиус. В Лесном корпусе той же академии деревянные конструкции приходится менять не один раз. Мерулиус! Проверка других зданий показывает: во всем Петровско-Разумовском нельзя найти ни одного дома, ни одного сарая, где не поселился бы домовой гриб. Эпидемия!
 Гриб не только съедает полы. Он проникает в комнаты, забирается в шкафы, в гардеробы, уничтожает бумаги, книги, одежду, постельное белье… В Омске Чайный гриб до сих пор вызывает подозрение у многих, как в свое время домовый гриб. На самом деле медузоподобный гриб совершенно безвреден.
выводит из строя здание городского архива. Гибнут ценнейшие документы. В Алма-Ате подтачивает новый губернаторский дом. Хозяин еще и въехать не успел, а дом уже аварийный. Факты множатся. Злодеяния мерулиуса привлекают внимание ученых. Микологи путешествуют по подвальным помещениям вслед за грибом. Чаще всего на месте преступления лишь грибница — нечто вроде белой ваты с желтыми и розовыми пятнами. Древесина под ней растрескивается и становится мягкой, как сырая глина. Растирается между пальцами в маслянистый порошок. А гриб в это время подыскивает новые места для агрессии. Толстые шнуры грибницы — ризоморфы, как у опенка, тянутся к здоровым доскам и бревнам. На грибнице и на шнурах выступают капельки влаги, как утренняя роса, как слезы (недаром — плачущий!). Наконец образуется то, ради чего работает гриб,— плодовое тело. Оно без ножки и похоже на лепешку, на блин, распластанный по доскам. Сначала «блин» белый, потом розовый. В старости желтый. Огромный. Бывает до метра и даже больше. На нем в складках образуются споры. Складки заменяют мерулиусу трубчатый слой. Бороться с домовым грибом затруднительно. Ботаники иронизируют: «Если заселился, проще сжечь дом и построить новый!» В шутке есть доля правды.

«Прикаспийские глухие бережки. Ни травинки на пути, ни деревцев». Астраханская полупустыня. Песок, накаленный до 76 градусов. Горячий ветер. Жалкие осадки; втрое меньше, чем в Москве (испарение вдевятеро больше!). Какие уж тут леса. И все же…
 В 1925 году для защиты полей только что созданной Богдинской опытной станции заложили первые лесные полосы. В 1953 году в молодом лесу нашли уйму белых грибов. Они росли там в рощицах канадского тополя. Румяные, крутобокие, крепкие. Носили корзинами до половины октября. За час набирали по сотне и больше — ядреных, молодых. От ивановских и ярославских боровиков их отличали гигантские размеры — в четверть метра высотой — и крупный вес — полтора килограмма одна штука. Не было среди них и червивых. Вкус обычный, как у боровиков.
 Когда стали варить и сушить, появились первые сомнения: а боровик ли? При варке вроде бы не темнел, но часть ножки синела. А сушеный становился черным (белый остается белым!). Может быть, не белый, а полубелый? Но у того мякоть желтая. У богдинского белая. Ножка у полубелого тоже желтая. У богдинского белая, как у боровика, или серая, как у подосиновика. Сошлись на том, что полубелый. Только форма своя, богдинская. Болет богдинский. А может быть, тут замешан еще и канадский тополь? Ведь именно под ним появился богдинский болет. Может быть, этот гриб из Канады? Ведь и там полубелый тоже растет.
 Прежде чем продолжить знакомство с болетами, нужно сделать предупреждение. Почти все болеты вкусны и красивы, но осторожности ради к ним нужно присматриваться получше. Хорошо, что в богдинских посадках оказался безвредный гриб. А вот в Праге известный миколог А. Кромбольц однажды попал в очень неприятную ситуацию. Он шел на службу через рынок и увидел боровики, которые выделялись своим ярким, праздничным видом. Верх шляпки более блеклый, чем обычно, зато низ, трубчатый слой, был не белый и не зеленоватый, а цвета утренней зари. Такие же розовые пятна пестрели на ножке. Профессор тотчас приобрел кучку грибов, которые продавец оценил особенно высоко. На ходу откусил кусочек мякоти. Вкус превосходный, чуть сладковатый. Правда, запах немного неприятный. И он отнес покупку знакомому художнику. Просил сделать портреты новой разновидности.

«Было похоже, что случилась какая-то катастрофа и происходит повальное бегство из Москвы. Машины всех видов: автобусы, самосвалы… не говоря уже о тысячах легковых машин, ехали с грибниками сплошной вереницей, заняв и левую сторону шоссе. Москвичи просто с ума сошли с этими грибами…»
 Такое письмо получил ленинградский миколог (так называют исследователей грибов) Б. Васильков в 1964 году. Урожай тогда выдался действительно потрясающий. В особенности белых грибов, боровиков. Причины? О них можно только догадываться.
 И при совпадении нужных погодных требований боровики появляются не всегда и не везде. Писатель С. Аксаков, кажется, это первым заметил. В своей дубовой роще находил белые грибы только там, где стояли старые дубы. Росли редко, как в парке. Профессор В. Частухин подметил еще одну деталь: в лесу моложе 50 лет, искать боровики бесполезно. Разве что случайно какой окажется. В молодняках всегда в изобилии маслята и моховики, но не белые.
 Таким образом, человек с топором, прореживая леса, действовал в некотором роде на пользу боровику. Можно предположить довольно уверенно, что во времена Ильи Муромца этот гриб водился в муромских лесах отнюдь не так часто, как теперь. И не только в муромских. То же можно сказать и в отношении Африки. Знаток африканской флоры Р. Марлот пишет, что в конце XIX века этот обычный в Европе гриб был большой редкостью на африканском юге. Он встречался только под некоторыми дубами по реке Оранжевой.
 Прошло 20 лет. Из Канады завезли белок, и они с большим удовольствием принялись за истребление боровика. Однако белый гриб не пропал. Напротив, он расселился так широко (может быть, при содействии этих грызунов?), что теперь есть почти во всех дубовых лесах вокруг Столовых гор и в других местах, где раньше не встречался. Он тут даже крупнее, чем в Европе, и весит по килограмму. Очень крепкий, когда не бывает червивым.

Такой лозунг был брошен во Франции в середине прошлого столетия. Толчком послужило сообщение некоего И. Талона. Он решил развести на клочке земли дубовую рощу. Посеял желуди и через несколько лет уже любовался плодами своих трудов. Точно в благодарность за внимание к судьбам земли природа одарила его уймой трюфелей. Тех самых черных трюфелей, которые высоко ценятся самыми изощренными гастрономами. Они росли под молодыми дубками и, выпирая из земли, поднимали ее кучками, наподобие кротовых холмиков.
 Обрадованный столь неожиданным подарком, Талон принялся скупать по дешевой цене пустующие земли и разводить на них дубовые рощи. И каждый раз, когда дубки начинали мужать, под ними приподнималась почва и появлялись душистые черные трюфели. По форме они напоминали картофелины, только кожура была шероховатой и черной, как шершавый собачий нос. На разломе мякоть отсвечивала фиолетово-черным и напоминала цветной мрамор.
 Любой секрет не вечен. Франция узнала тайну трюфелей от самого Талона (прежде собирали то, что находили в лесу). Сообщение Талона оказалось весьма кстати, потому что опустошительный натиск тли-филок-серы уничтожил изрядное количество виноградников. Виноградарям грозило разорение. На месте лоз вырастили дубовые рощи. Чтобы в дубравах росло больше трюфелей, старались брать желуди для посадки из тех рощ, где родилось больше ароматных подземных грибов.
 Как всегда, не обошлось без недоразумения. Французский ученый Г. Менневиль, более 30 лет изучавший трюфели, объявил, что они обильно растут лишь там, где дубы больные. Отсюда следовал вывод: дубы больные оттого, что трюфелевые грибы на них паразитируют. Это сообщение едва не испортило ход древонасаждений. В погоне за урожаями стали брать для посадки желуди с больных деревьев, полагая, что их восприимчивость к болезням перейдет по наследству к следующим поколениям, а значит, будет и больше трюфелей. По счастью, ботаник А. Шатен сумел доказать обратное. Убедил всех, что трюфель не паразит и вреда дубам не приносит. Поэтому увлечение больными дубами пустая и вредная затея.

Однажды некая французская фирма вывезла за город ворох канцелярских бумаг. Их свалили в кучу и сожгли. Следующей весной на месте кострищ появилась масса сморчков. Любители этих деликатесов терялись в догадках: то ли сыграл роль огонь, то ли виноваты бумаги? Находились такие, что несли в лес охапки макулатуры, жгли и ждали урожая. Другие просто поджигали лесной хлам. Успех, кажется, сопутствовал и тем и другим. Дело дошло до того, что не осталось ни одной вырубки, где бы не устроили пожара. Огонь, естественно, устремлялся в соседний лес. Леса запылали. Лесничие вознегодовали и добились запрета сморчкового промысла.
 После первой мировой войны, когда многие дома сгорели, на пепелищах поднялись легионы сморчков. Огнепоклонники немедленно вспомнили о забытом промысле, и леса снова запылали бы, если б не одно обстоятельство. К этому времени немецкие ученые выяснили, что можно выращивать эти весенние грибы и без огня. Грибоводы разминали шляпки зрелых сморчков, разбалтывали в воде, поливали землю, а потом засыпали золой. Сверху водружали слой соломы или прелых листьев. Хлопот меньше, а урожай больше. Однако французы не желали уступить пальму первенства. Они заметили, что сморчки появляются в садах там, где скапливаются кучи гнилых яблок. И зола была заменена яблоками.
 Теперь пора представить самого виновника происшествий. На обычные шляпочные грибы сморчок и похож и непохож. Ножка примерно такая же, как у всех, а шляпка коническая, сморщенная, как крошечная папаха из коричневого каракуля. Снаружи ямчатая, ноздреватая, как сушеная груша. В ямках сумки со спорами. Будь шляпка плоской, не гофрированной, сумок вошло бы меньше.

Собор Парижской богоматери много лет хранил тайну, о которой не знали ни верующие, ни сами святые отцы. Она была связана с жизнью гриба спорыньи, который и по сию пору досконально не изучен. Тем более в те давние годы, отстоящие от нас на пять-шесть веков. В то время в собор шли как в поликлинику для излечения от «злых корчей». Несчастные еле двигались от слабости. Падали у входа. Корчились в судорогах. Изо рта шла пена. Если больных зачисляли на довольствие собора, то спустя некоторое время симптомы болезни исчезали и исцеленный радостно шагал домой, прославляя силу святой церкви.
 Секрет излечения состоял в том, что больные получали иную пищу, чем дома. Причиной «злых корчей» был хлеб из плохо очищенного зерна. В таком зерне попадаются ядовитые рожки гриба спорыньи. В церковных закромах фиолетовые рожки тоже были, но зерно хранилось годами, а через год рожки теряли токсичность.
 Расчет природы точен. Никто не должен съесть рожок, прежде чем он выполнит свою функцию: обеспечит продолжение спорыньевого рода. Весной с зерном попадает на поля. Прорастает. На нем поднимутся красные шарики, на ножках —стромы. В них сумки со спорами. Споры попадут на цветки хлебных злаков, чтобы потом к осени вместо некоторых зерен в колосьях снова налились фиолетовые рожки. «Рогатой рожью» называют спорынью в своих рецептах фармакологи. Они используют рожки для лечения.
 Гриб очень тонко приспособлен к хозяину. Весь колос никогда не поражает. В колосе всего два-три рожка. Иначе бы погиб хозяин и не на чем было паразитировать. Летом ведется скоростное размножение гриба. Для содействия ему привлекаются насекомые. Под влиянием гриба цветки начинают выделять капли сладкого сиропа — «медвяную росу». Насекомые слетаются роем. Пьют росу. Вместе с ней уносят споры на другие колосья. Фронт спорыньи ширится.

Сто тысяч индюшат подохло на Британских островах в 1960 году. Поскольку сразу не могли выяснить, кто виновен в массовом падеже птицы, болезнь назвали условно: «Индюшка-Икс». У несчастных индюшат оказалась пораженной печень. Она затвердела, как каменная.
 Подозрение пало на арахисовую муку, которой кормили молодняк. Сама мука всегда шла в корм и никаких бед не вызывала. На этот раз зерно арахиса оказалось заплесневелым. Плесень вызвал грибок ас-пергилл желтый. Проследили, откуда идет зерно. Партия была получена из влажных тропиков. Плесени там действуют быстро, энергично.
 И тут наметилась связь. ЛюДи в тропиках тоже едят арахис. Из общего числа больных раком там у 70 процентов рак печени. Не аспергилл ли виноват? Очень похоже. Яд, который он выделяет, афлатоксин, действует именно на печень.