Учатся ли птицы петь? А если учатся, когда именно и кто у них выступает в роли учителей? Эти вопросы давно занимали ученых. Чтобы ответить на них, немецкие исследователи решили поместить птенцов в специальные звукоизолированные камеры и вырастить там: птенцы не должны были слышать песен своих сородичей. Птиц, выросших в подобных условиях, стали называть «Каспар Гаузер», по имени мальчика, который жил в девятнадцатом веке и был воспитан в полном одиночестве эксперименты, проведенные немецкими учеными, а позже исследователями многих других стран показали, что певчие птицы не станут по-настоящему певчими, не пройдя необходимой школы обучения. Конечно, нет правил без исключений. Некоторые овсянки, пеночки-трещетки, песни которых коротки и в них повторяются более или менее однородные звуки, даже выросшие в изоляции смогут петь почти как их сверстники воспитанные на воле. Зато у зябликов дело обстоит хуже.
Свою песню зяблик обычно исполняет две с половиной секунды. Состоит она из трёх строф и заканчивается «росчерком». Репертуар зяблика не слишком обширен, но и не очень мал — у него может быть шесть вариантов песни, которые отличаются один от другого деталями. Коренным образом меняется все когда из гнезда берут двух — или трехдневного птенца и изолируют его. Выросшая в таких условиях птица поет песню совсем простую. Продолжительность ее и звуки, из которых она состоит, приблизительно как и у обычной, однако песня не разделена на строфы и ни о каком «росчерке» не может быть и речи. Положение немного улучшается, если выращивать несколько птенцов вместе. Их весенние песни получаются более разработанными: появляется деление на строфы, но звуки будут по-прежнему несколько отличаться от нормальных.
Коноплянки оказываются в еще худшем положении. Если они не станут учиться, запас «слов» у них будет небольшой. Они смогут петь только очень.простенькие песенки, отличающиеся от нормальных по длительности, структуре и сходные с ними лишь по тональности (сохранится флейтовое звучание некоторых нот) да по элементам, имеющим врожденную природу.
Свою песню зяблик обычно исполняет две с половиной секунды. Состоит она из трёх строф и заканчивается «росчерком». Репертуар зяблика не слишком обширен, но и не очень мал — у него может быть шесть вариантов песни, которые отличаются один от другого деталями. Коренным образом меняется все когда из гнезда берут двух — или трехдневного птенца и изолируют его. Выросшая в таких условиях птица поет песню совсем простую. Продолжительность ее и звуки, из которых она состоит, приблизительно как и у обычной, однако песня не разделена на строфы и ни о каком «росчерке» не может быть и речи. Положение немного улучшается, если выращивать несколько птенцов вместе. Их весенние песни получаются более разработанными: появляется деление на строфы, но звуки будут по-прежнему несколько отличаться от нормальных.
Коноплянки оказываются в еще худшем положении. Если они не станут учиться, запас «слов» у них будет небольшой. Они смогут петь только очень.простенькие песенки, отличающиеся от нормальных по длительности, структуре и сходные с ними лишь по тональности (сохранится флейтовое звучание некоторых нот) да по элементам, имеющим врожденную природу.
Учатся ли птицы петь? А если учатся, когда именно и кто у них выступает в роли учителей? Эти вопросы давно занимали ученых. Чтобы ответить на них, немецкие исследователи решили поместить птенцов в специальные звукоизолированные камеры и вырастить там: птенцы не должны были слышать песен своих сородичей. Птиц, выросших в подобных условиях, стали называть «Каспар Гаузер», по имени мальчика, который жил в девятнадцатом веке и был воспитан в полном одиночестве эксперименты, проведенные немецкими учеными, а позже исследователями многих других стран показали, что певчие птицы не станут по-настоящему певчими, не пройдя необходимой школы обучения. Конечно, нет правил без исключений. Некоторые овсянки, пеночки-трещетки, песни которых коротки и в них повторяются более или менее однородные звуки, даже выросшие в изоляции смогут петь почти как их сверстники воспитанные на воле. Зато у зябликов дело обстоит хуже.
Свою песню зяблик обычно исполняет две с половиной секунды. Состоит она из трёх строф и заканчивается «росчерком». Репертуар зяблика не слишком обширен, но и не очень мал — у него может быть шесть вариантов песни, которые отличаются один от другого деталями. Коренным образом меняется все когда из гнезда берут двух — или трехдневного птенца и изолируют его. Выросшая в таких условиях птица поет песню совсем простую. Продолжительность ее и звуки, из которых она состоит, приблизительно как и у обычной, однако песня не разделена на строфы и ни о каком «росчерке» не может быть и речи. Положение немного улучшается, если выращивать несколько птенцов вместе. Их весенние песни получаются более разработанными: появляется деление на строфы, но звуки будут по-прежнему несколько отличаться от нормальных.
Коноплянки оказываются в еще худшем положении. Если они не станут учиться, запас «слов» у них будет небольшой. Они смогут петь только очень.простенькие песенки, отличающиеся от нормальных по длительности, структуре и сходные с ними лишь по тональности (сохранится флейтовое звучание некоторых нот) да по элементам, имеющим врожденную природу.
В отличие от зябликов и коноплянок скворцы, сорокопуты-жуланы, лишенные общения с себе подобными, вовсе не могут исполнять положенную их виду песню. Став совершенно взрослыми, они продолжают издавать звуки, характерные для птенцов вылетевших из гнезда и начинающих пробовать свой голос. Что способность птиц к пению не является даром природы, знал еще Аристотель. В его же трудах есть ссылки на то что после удаления птенцов от родителей они могут научиться петь иначе. Действительно, молодым птенцам уроки пения дают отцы или самцы, принадлежащие к этому виду и живущие на соседних участках. Те же зяблики, но пойманные осенью хотя потом и не имеют контакта со взрослыми, поют более или менее нормально. Песня их делится и на три строфы и заканчивается «росчерком».
Слыша с раннего детства песни родителей, птицы усваивают, как должны петь сами, причем для некоторых видов не имеет никакого значения, кто поет: собственный отец или отчим. Если птенцов будут воспитывать птицы другого вида, они выучат их песни. Щеглы, у которых отчимами были чижи, копируют их песню, а полевые жаворонки точно имитируют напев больших синиц. Но окажутся по соседству поющие самцы их вида, и вся «работа» отчимов пойдет прахом. Снегири тоже распевают, как их отчимы. Однако у этих птиц есть две особенности. Во-первых, в отличие от многих своих собратьев, когда они «берут уроки» у собственного родителя, они должны не только слышать, но и обязательно видеть его, общаться с ним. Во время учебы сыновья принимают определенные позы. Вторая особенность: если птенца воспитывает отчим, а рядом живет взрослый снегирь, тогда к песням последнего он останется безучастным, а выучит песню отчима, т. е. птицы, принадлежащей не к его виду.
Само собой разумеется, в нормальных условиях птенцы вырастают под присмотром своих собственных родителей, и соловьенок выучивает песню соловья, а дрозденок — дрозда. Но какой в итоге получится она, зависит еще и от песен, раздающихся рядом.
Певчие птицы не относятся безразлично к звукам, доносящимся до них из окружающей среды. Уже много лет назад было подмечено, что полнота и звучность соловьиного пения зависит от полноты хора птичьих голосов, раздающихся в той местности, где гнездится соловей. Зеленые пересмешки, садо вые и болотные камышевки тоже включают в свои песни звуки птиц, которые им доводится часто слышать. Зеленые пересмешки, живущие в Воронежской области, естественно, имитируют пение птиц лесостепной зоны, а те, что обосновались в Ленинградской области, заимствуют звуки северных птиц. Скворцы, гнездящиеся в деревнях, могут пополнить свой репертуар кудахтаньем кур, криком селезня, скрипом калитки. Их соплеменники, которым больше нравится жить в лесу, имитируют голоса зарянок, иволг, пеночек или каких-либо других лесных птиц. Но не всегда, конечно, заимствование, а следовательно, и влияние окружающей среды бывает столь явным. Часто птицы, сохраняя свойственный данному виду напев, лишь приближают свои звуки к тем, которые они все время слышат рядом. Но и этого вполне достаточно, чтобы мог образоваться местный «говор», чтобы курские соловьи пели иначе, чем киевские.
Нетрудно догадаться, что манера исполнения песен передается птицами из поколения в поколение. Когда наступает весна, пернатые, как правило, возвращаются с зимовок туда, где они родились. Первыми прилетают «старики» и принимаются распевать песни, которым в свое время они научились в этих местах. Молодые птицы появляются позже. Слушая взрослых птиц, они подражают им, усваивают детали, оттачивают мастерство. Если вдруг на территории, принадлежащей определенной группировке, выберет себе участок молодая птица, которая здесь не родилась, она тоже будет продолжать учебу. В результате и ее голос станет более понятным для окружающих. Но пока первогодки окончательно отшлифуют песню, нужно, разумеется, время. Поэтому дрозды-белобровики, прилетающие под Ленинград и гнездящиеся в разных парках, да и другие молодые птицы поют вначале не очень определенно, лишь к концу первого года жизни их песни уже не отличаются от мелодий старожилов.
Все ли пернатые заканчивают учебу, будучи молодыми? Скворцы, пеночки-пересмешки, камышевки и другие птицы-имитаторы вплетают чужие голоса в свои песни всю жизнь, отчего их песни и бывают такими разнообразными. Недавно выяснилось, что способностями к имитации (конечно, проявляются они у этих птиц в разной степени) обладают щеглы, коноплянки, горихвостки и зарянки.
Много лет подряд при всем большом уважении к американскому натуралисту и замечательному писателю Эрнсту Сетону-Томпсону специалисты отрицали возможность ситуации, описанной им в рассказе «Уличный певец». Воробей Рэнди — плод фантазии писателя, в жизни такой птицы быть не могло, — считали они. Рэнди, бывшего столь долго предметом спора, воспитали канарейки. «Из него вышел певец, восполнявший энергией недостаток природного таланта… Рэнди заставлял замолчать всякую канарейку, с которой его сажали в одну клетку. А сидя в отдельной клетке, он ни от чего не приходил в такую ярость, как от близости какого-нибудь певца-соперника, которого он не мог заставить замолчать. В таких случаях он совершенно забывал свою музыку и начинал злобно чирикать по-воробьиному»1. Однако Сетон-Томпсон оказался прав. Эксперименты подтвердили, что и воробьи способны имитировать пение других птиц.
Имитация имеет огромное значение в жизни пернатых. Когда птицы воспроизводят почти без искажений звуки других видов, эти звуки сохраняют свое сигнальное значение и для тех видов, у которых они заимствованы. Возникает своеобразное эсперанто, понятное многим. Кроме того, хозяин участка, имитируя голос другого самца своего вида, попавшего на его территорию, со всеми, присущими только этому «чужаку» особенностями, дает ему знать песней, что он обнаружен и против него могут быть предприняты более решительные меры.
Свою песню зяблик обычно исполняет две с половиной секунды. Состоит она из трёх строф и заканчивается «росчерком». Репертуар зяблика не слишком обширен, но и не очень мал — у него может быть шесть вариантов песни, которые отличаются один от другого деталями. Коренным образом меняется все когда из гнезда берут двух — или трехдневного птенца и изолируют его. Выросшая в таких условиях птица поет песню совсем простую. Продолжительность ее и звуки, из которых она состоит, приблизительно как и у обычной, однако песня не разделена на строфы и ни о каком «росчерке» не может быть и речи. Положение немного улучшается, если выращивать несколько птенцов вместе. Их весенние песни получаются более разработанными: появляется деление на строфы, но звуки будут по-прежнему несколько отличаться от нормальных.
Коноплянки оказываются в еще худшем положении. Если они не станут учиться, запас «слов» у них будет небольшой. Они смогут петь только очень.простенькие песенки, отличающиеся от нормальных по длительности, структуре и сходные с ними лишь по тональности (сохранится флейтовое звучание некоторых нот) да по элементам, имеющим врожденную природу.
В отличие от зябликов и коноплянок скворцы, сорокопуты-жуланы, лишенные общения с себе подобными, вовсе не могут исполнять положенную их виду песню. Став совершенно взрослыми, они продолжают издавать звуки, характерные для птенцов вылетевших из гнезда и начинающих пробовать свой голос. Что способность птиц к пению не является даром природы, знал еще Аристотель. В его же трудах есть ссылки на то что после удаления птенцов от родителей они могут научиться петь иначе. Действительно, молодым птенцам уроки пения дают отцы или самцы, принадлежащие к этому виду и живущие на соседних участках. Те же зяблики, но пойманные осенью хотя потом и не имеют контакта со взрослыми, поют более или менее нормально. Песня их делится и на три строфы и заканчивается «росчерком».
Слыша с раннего детства песни родителей, птицы усваивают, как должны петь сами, причем для некоторых видов не имеет никакого значения, кто поет: собственный отец или отчим. Если птенцов будут воспитывать птицы другого вида, они выучат их песни. Щеглы, у которых отчимами были чижи, копируют их песню, а полевые жаворонки точно имитируют напев больших синиц. Но окажутся по соседству поющие самцы их вида, и вся «работа» отчимов пойдет прахом. Снегири тоже распевают, как их отчимы. Однако у этих птиц есть две особенности. Во-первых, в отличие от многих своих собратьев, когда они «берут уроки» у собственного родителя, они должны не только слышать, но и обязательно видеть его, общаться с ним. Во время учебы сыновья принимают определенные позы. Вторая особенность: если птенца воспитывает отчим, а рядом живет взрослый снегирь, тогда к песням последнего он останется безучастным, а выучит песню отчима, т. е. птицы, принадлежащей не к его виду.
Само собой разумеется, в нормальных условиях птенцы вырастают под присмотром своих собственных родителей, и соловьенок выучивает песню соловья, а дрозденок — дрозда. Но какой в итоге получится она, зависит еще и от песен, раздающихся рядом.
Певчие птицы не относятся безразлично к звукам, доносящимся до них из окружающей среды. Уже много лет назад было подмечено, что полнота и звучность соловьиного пения зависит от полноты хора птичьих голосов, раздающихся в той местности, где гнездится соловей. Зеленые пересмешки, садо вые и болотные камышевки тоже включают в свои песни звуки птиц, которые им доводится часто слышать. Зеленые пересмешки, живущие в Воронежской области, естественно, имитируют пение птиц лесостепной зоны, а те, что обосновались в Ленинградской области, заимствуют звуки северных птиц. Скворцы, гнездящиеся в деревнях, могут пополнить свой репертуар кудахтаньем кур, криком селезня, скрипом калитки. Их соплеменники, которым больше нравится жить в лесу, имитируют голоса зарянок, иволг, пеночек или каких-либо других лесных птиц. Но не всегда, конечно, заимствование, а следовательно, и влияние окружающей среды бывает столь явным. Часто птицы, сохраняя свойственный данному виду напев, лишь приближают свои звуки к тем, которые они все время слышат рядом. Но и этого вполне достаточно, чтобы мог образоваться местный «говор», чтобы курские соловьи пели иначе, чем киевские.
Нетрудно догадаться, что манера исполнения песен передается птицами из поколения в поколение. Когда наступает весна, пернатые, как правило, возвращаются с зимовок туда, где они родились. Первыми прилетают «старики» и принимаются распевать песни, которым в свое время они научились в этих местах. Молодые птицы появляются позже. Слушая взрослых птиц, они подражают им, усваивают детали, оттачивают мастерство. Если вдруг на территории, принадлежащей определенной группировке, выберет себе участок молодая птица, которая здесь не родилась, она тоже будет продолжать учебу. В результате и ее голос станет более понятным для окружающих. Но пока первогодки окончательно отшлифуют песню, нужно, разумеется, время. Поэтому дрозды-белобровики, прилетающие под Ленинград и гнездящиеся в разных парках, да и другие молодые птицы поют вначале не очень определенно, лишь к концу первого года жизни их песни уже не отличаются от мелодий старожилов.
Все ли пернатые заканчивают учебу, будучи молодыми? Скворцы, пеночки-пересмешки, камышевки и другие птицы-имитаторы вплетают чужие голоса в свои песни всю жизнь, отчего их песни и бывают такими разнообразными. Недавно выяснилось, что способностями к имитации (конечно, проявляются они у этих птиц в разной степени) обладают щеглы, коноплянки, горихвостки и зарянки.
Много лет подряд при всем большом уважении к американскому натуралисту и замечательному писателю Эрнсту Сетону-Томпсону специалисты отрицали возможность ситуации, описанной им в рассказе «Уличный певец». Воробей Рэнди — плод фантазии писателя, в жизни такой птицы быть не могло, — считали они. Рэнди, бывшего столь долго предметом спора, воспитали канарейки. «Из него вышел певец, восполнявший энергией недостаток природного таланта… Рэнди заставлял замолчать всякую канарейку, с которой его сажали в одну клетку. А сидя в отдельной клетке, он ни от чего не приходил в такую ярость, как от близости какого-нибудь певца-соперника, которого он не мог заставить замолчать. В таких случаях он совершенно забывал свою музыку и начинал злобно чирикать по-воробьиному»1. Однако Сетон-Томпсон оказался прав. Эксперименты подтвердили, что и воробьи способны имитировать пение других птиц.
Имитация имеет огромное значение в жизни пернатых. Когда птицы воспроизводят почти без искажений звуки других видов, эти звуки сохраняют свое сигнальное значение и для тех видов, у которых они заимствованы. Возникает своеобразное эсперанто, понятное многим. Кроме того, хозяин участка, имитируя голос другого самца своего вида, попавшего на его территорию, со всеми, присущими только этому «чужаку» особенностями, дает ему знать песней, что он обнаружен и против него могут быть предприняты более решительные меры.