Месяц: Август 2009

Февральский номер журнала «Курьер» за 1972 год сообщил о происшествии на торфоразработках в центральной Ютландии. Обнаружили труп человека, задушенного кожаной петлей. Лица его еще не коснулся тлен. Оно было чисто выбрито. Волосы коротко подстрижены. На голове остроконечная кожаная шапка, завязанная под подбородком. Полиция терялась в догадках. Выручили работники краеведческого музея. По их предположениям, погибший вовсе не наш современник, а человек из железного века. В те давние годы у германских племен, обитавших в Ютландии, был обычай: трусов и предателей сбрасывать в трясину. Конечно, не предполагали, что сфагновый мох так хорошо сохранит осужденного.
 Сообщение «Курьера» — одна из загадок, которую сфагны предложили человечеству. Пожалуй, самая легкая. Остальные потруднее.
 Однако сначала о самом «белом мхе» — сфагнуме. В общем-то он бывает разный: красный, розовый, бурый. И конечно, зеленый. Белесым становится, когда высыхает. Примерно половина клеток его пустые без живого содержимого То впитываю! воду, то теряют Впитывают в 20, а верхушки стеблей даже в 50 раз больше, чем весит сам мох.
 Растет большими подушками коврами, мягкими, как поролон Вместе, тесным строем — миллионы стеблей Вмеое — сила В одиночку сами себя поддерживать неспособны и распластываются мокрыми тесемками Сфагновая подушка быстро растет ввысь и вширь Снизу стебельки отмирают и образуют коричневый, мокрый торф А верх все растет и растет
Профессор А. Корчагин попытался подсчитать, сколько лет растет сфагновый стебелек и где предел его жизни? Он пришел на торфяной карьер под Ленинградом, выбрал место, где торфяная толща рассечена от живой части до самого дна, и проследил, как глубоко тянется один стебелек Очертания стебелька были заметны до глубины 162 сантиметра. Ниже шел уже сильно разложившийся торф, и ничего нельзя было разобрать. Сделал расчет За столетие прирост 9 сантиметров Миллиметр в год. Возраст стебля примерно 2 тысячи лет! И это лишь часть того, что уцелело.
 Третья загадка сфагнов связана с коллективной работой стеблей на благо общего дела — болота. Надо сказать, что сфагновое болото растет не так, как все другие. Сам сфагнум очень скоро отрывается от матушки-земли Ему не очень-то нужны ее соки, ее влага и минеральные вещества Его вполне устраивает влага атмосферная и все то, что с ней падает с неба Ленинградский ботаник М. Ахминова провела любопытный опыт. Она изолировала сфагны от дождя. И они сразу снизили темп роста. Начали чахнуть и гибнуть, хотя грунтовая вода была в избытке и чуть ли не подтопляла их подушки.

Наверное, нет нужды представлять кукушкин лен. Хоть ко льну и не имеет отношения, но в облике есть какое-то сходство. Тоже долговязый (долгомош-ник!). И листья елочкой по стеблю. И коробочка на верхушке. До 30-х годов долгомошник ничем себя не проявлял. Знали, что лес с долгомошником сырой. На том дело и кончалось.
 И вдруг о долгомошнике заговорили лесоводы. Посыпались статьи, доклады, книги. Кукушкин лен захватывает вырубки. Он не дает расти новому лесу. Он превращает вырубки в болота! Что произошло? Ведь лес рубили и раньше и никакой паники не возникало. Почему всем известный мох проявил себя агрессивно? Действительно ли вырубки станут болотами?
 Обратимся к фактам. Что изменилось в лесном деле в 30-е годы? Многое. Стали по-новому рубить лес. Узкие лесосеки заменили широкими. Вместо ста метров ширина выросла до километра, а то и двух. Сразу, единым духом убирается древостой. А древостой — это насос, который качал воду из почвы. Убрали насос — влага осталась в почве. Долгомошнику именно эта влага и нужна. Тем более что дело происходит на европейском Севере. Там и влаги побольше, и испарение поменьше.

Большие города принесли мхам массу бед и неудобств. Горят вокруг леса. Тяжелая нога человека все сильнее давит на почву, все больше дорог, карьеров, свалок. Недавно бриолог из Чикаго А. Тэйлор попыталась выяснить, остался ли хоть какой-нибудь мошок в ее родном городе. Она устроила настоящую охоту за мхами и была крайне удивлена результатом своих поисков. Мелкий мошок фунария раскрашивает в оранжевый цвет угни и прокаленную землю чострищ. Прошел год — и не видно черного пожарища
Мхи оказались не такими уж редкими в Чикаго. По крайней мере один из них — фунария влагомерная Тэйлор находила ее буквально везде: в трещинах цементных стен и на гравийных дорожках городских парков, на кучах золы, которую выбрасывают из паровозных топок, и на свалках, где в прошлом году сжигали мусор. Особенно большие заросли на шлаковом балласте железнодорожных путей. Густые низенькие дерновинки фунарии раскрашивают унылые и безобразные свалки в веселый ярко-оранжевый цвет. Сам мошок не оранжевый, а обычный зеленый. Оранжевые — спорогоны. На них сидят оранжевые коробочки со спорами. Коробочка овальная, чуть наклоненная, похожа на газосветные лампы, которые сейчас ставят на улицах.
 Откуда повалила в города фунария? Это можно узнать, выйдя за город на лесную дорогу. Почти на любом кострище то же оранжевое убранство. Каждый уголек окрашен сотнями спорогонов. А земля на кострище схвачена мхом в плотную коробочку, как цементом.
 Огневые раны земли фунария врачует одной из первых, Скорость ее появления на гарях феноменальная. Не пройдет и месяца, а уж все кострища зацементированы.
Правда, есть у фунарии одно свойство, которое в свое время настораживало ботаников и заставляло их относиться к спасительному мошку с известной долей осторожности. Классик ботаники Г. Танфильев еще в конце прошлого века заметил, что спорогоны у фунарии стоят так густо, как щетина в зубной щетке. Когда падает дождь, капли его как бы застревают между спорогонами и, повинуясь закону капиллярного движения жидкостей, передаются ниже расположенным стебелькам. Те копят воду, и поэтому зацементированное мошком кострище всегда более влажно, чем соседние участки почвы. Отсюда Танфильев сделал вывод: как бы фунария не превратила\’наши лесные гари в болота.
 Он, конечно, несколько преувеличил опасность. Никакой беды мошок лесным гарям не принес. Зато сделал одно доброе дело. Влагой, которая скопилась в дерновинках, промыл почву, избавил ее от убийственной щелочности, которую принесла зола. Теперь на кострище могли свободно расти и другие растения. Сам мошок к щелочности почти безразличен, недаром же заселяет шлаковый балласт железных дорог и свалки золы из паровозных топок.
 Фунария влагомерная в своем роду неодинока. Другой вид — фунария венгерская — выполняет такую же полезную работу в прикаспийских степях. В тех унылых краях, где ни кустика, ни деревца, суслики выбрасывают «на-гора» массу засоленной породы. Ветры разнесли бы ее по окрестностям, но они не успевают этого сделать. Приходит фунария и цементирует сусликовые холмики.

Как ни богат мхами дождевой тропический лес, а на почве их не найдешь. У нас в тайге наоборот. В тропиках на почву постоянно сыплется дождь отживающих листьев. Поселись мхи на земле, очень скоро они скрылись бы под ворохом сухого хлама. По этой причине они перебираются повыше: на стволы, ветви. Даже на листья, если они кожистые, жесткие и многолетние. Почти все мхи в дождевом лесу—эпифиты. Живут на деревьях, не принося вреда хозяину. Есть мхи, у которых стебель ползет вдоль веток, а боковые стебельки висят метровыми гирляндами. Другие облепляют листья, да так густо, что образуют подобие крохотной полянки. На полянке тотчас же поселяются орхидеи и другие растения с мелкими семенами. Однако дни маленького сообщества сочтены. Как только кончится срок существования, лист опадет, а с ним придет конец и всей зеленой компании.
 За последние годы мхи-эпифиты стали бурно разрастаться у нас на Кавказе. Они наводнили парки и городские скверы в Сухуми. Проникли в окрестности поселка Архипо-Осиповки и соседних мест. Самой интересной находкой оказался мох гипн перистый. Его обнаружили в 1961 году на Зеленом Мысе в Батумском ботаническом саду. Раньше этот мох никто не видел в тех местах. Родина его — Южное Приморье, окрестности Владивостока, Япония.

Как ни жадны мхи к воде, а приходится иной раз жить и в сухой пустыне. И ничего, живут. И не только живут. Ухитряются выживать оттуда самых приспособленных ее обитателей. Взять, к примеру, пустынный мох тортулю. Этот мелкий мошок часто ютится под защитой кустов полыни. Только весной, когда есть некоторый излишек влаги, тортуля быстро разрастается и организуется в густые латки. Если же неглубоко в почве есть водоупорный слой, мох разрастается сплошными коврами.
 От неприятного соседства терпит урон в первую очередь постоянная жительница Каракумов осочка иляк—любимая пища каракулевых овец. Былинка за былинкой выпадают ряды иляка, пока не останутся отдельные травинки. Затем наступает черед главного дерева пустыни — черного саксаула.
 Тортуля расправляется с саксаулом столь же решительно, как и с иляком. Правда, у дерева есть некоторые возможности самообороны. Под крону саксаула постоянно падает дождь его собственных веточек, которые содержат много солей. Соли выщелачиваются и пропитывают землю под деревом столь крепко, что мошок уже не в состоянии туда проникнуть. Взрослые деревья от агрессии не страдают. Зато всходы, если появились на моховом ковре, обречены на гибель. Старые деревья доживут до естественной старости и погибнут. Смены не будет.
 Саксауловый лес становится все реже и реже. Этим сразу же пользуется осочка иляк. С саксаулом она уживается плохо, и если он гибнет от старости, сразу же занимает свободное место. Тортуля так быстро отреагировать не успевает. Однако она постепенно надвигается и изгоняет осочку с захваченных позиций. Так и сменяют они друг друга, появляясь и исчезая то в одном, то в другом месте.
 По-иному складываются отношения между тортулей и белым саксаулом. Он не имеет защитного круга под кроной. Всходы его тортуля губит таким же способом, как и у черного. А заодно теснит и взрослые деревья. Мох свободно появляется на периферии под кроной, уплотняет почву, перехватывает влагу. Если ничто тортуле не помешает, она может лет за десять погубить большую часть деревьев белого саксаула.
 Когла первые путешественники попадали в саксауловые леса, где разросся пустынный мошок, они наводили грусть и уныние. Кругом царили разрушенье и тлен. Больше мертвых, чем живых. Один черный мошок, который казался символом смерти, застилал песчаные барханы.

На рубеже нашего века знатоки растительного мира обнаружили одновременно в нескольких местах (в науке так часто бывает) круглые, сферические скопления мхов. Одни напоминали мячи, другие — диски, третьи — тарелки. Самое необычное усмотрели в том, что все эти геометрические фигуры совершенно не связаны с Почвой и могут передвигаться, как маленькие перекати-поле, и даже перелетать с места на место.
 Сразу же оговоримся: сходство с перекати-поле весьма отдаленное. Перекати-поле рассчитано на степные просторы, чтобы рассевать семена по пути следования. Моховые мячи — дети леса, где сильного ветра нет и простора немного. Перекати-поле — мертвый остов растения, моховой шар на сто процентов живой.
Никаких семян не рассеивает. Коробочки со спорами обломались бы еще на старте.
 Размер шаров небольшой—сантиметров 10—15 в диаметре. Покрупнее теннисного мяча, поменьше футбольного. Внутри проволочной крепости стебли. Сплетаются густо, тесно. Их по крайней мере сотни, и центральные стебельки совершенно теряются в общей массе. Ясно, что это итог многомесячного, а может быть, многолетнего роста. И все сооружение не связано с почвой или иной твердью. Питание шара обеспечивается дождевой водой и всем тем, что она приносит с собой. Видимо, этого достаточно. Шары имеют вполне здоровый вид. Молодые побеги тянутся к периферии. Сферическая форма выдерживается у многих довольно строго, хотя и не всегда.
 Первым заинтересовался блуждающими шарами у мха поротрихия лисохвостного куратор отдела папоротников в ботаническом саду города Белфаста в Ирландии. Он держал их как некую экзотику для привлечения посетителей. Потом в Англии нашелся другой блуждающий мох — леукобрий сизый.
 Он странствует по лесу то в виде шаров, то в виде двусторонних выпуклых дисков или тарелок. В том, что блуждает, а не сидит на месте, убеждают факты. Шары его встречают то на подстилке из сухих прошлогодних листьев, то на подушках других мхов. Иной раз шары задерживаются на какой-то срок, и тогда нити грибницы пришивают их к матушке-земле.

В 1901 году на реке Березовке в Якутии нашли в береговых льдах труп мамонта. Он сохранился так хорошо, что собаки рвали и ели мясо. Между зубами животного обнаружили пучок растений, которые тот не успел разжевать. Желудок был набит непереваренной зеленью. Видимо, беда с мастодонтом случилась внезапно. В числе растений оказались два мха— аулакомний вздутый и гипн приречный. Оба верные спутники северных тундровых болот. Вскоре на острове Большом Ляховском из группы Новосибирских островов откопали другого мамонта. И снова в желудке обнаружили мхи. На этот раз не два вида, а четыре.
 В те годы мало кто знал о связях мхов с животными. Считалось, что мхи некое инертное звено в природе и как некалорийная и невкусная пища вниманием зверья не пользуется. Молодой ботаник В. Сукачев, правда, опубликовал в 1914 году заметку о мамонте и мхах, но о ней вскоре забыли.
Лишь в тридцатых годах, когда советские ботаники занялись проблемой оленеводства, выяснилось, что мхи для животных не такая уж бесполезная вещь. У оленей, например, в тундре мох в меню обязателен. В особенности зимой на выбитых пастбищах возле стойбищ. Пища хоть и некалорийная, зато надежная. Правда, в иные годы расчет и на мох не всегда оправдывается, когда во взаимоотношения оленей со мхами вмешивается третья сила — тундровые грызуны — лемминги.
 Нет, кажется, существ на свете, которые строили бы свое благополучие целиком и полностью на моховой диете. Лемминги строят. Они исключение из правила. Когда зверьков разводится слишком много, они целиком переходят на мох. И в тундре, и в северной тайге их желудки начинены мхами. В некоторых местах эти грызуны начисто выстригают моховой ковер.
 Не гнушаются мхами тетерева и рябчики. И глухари. Больше всего заинтересована в них тундровая куропатка. Но и у нее мхи лишь добавочный корм. На одном моховом довольствии далеко не улетишь. Калорий маловато. Зато пернатые используют этот материал для постройки гнезд. Дальше других пошла по этому пути родственница дрозда — зарянка. Кроме мха, кажется, у нее в гнезде больше и нет ничего.

 Самый крупный порядок — зеленые мхи. Где их только нет! Больше 10 тысяч видов По всей земле — от Арктики до Антарктики. Больше в северном полушарии. В южном — в умеренных широтах, на Огненной Земле, в Патагонии, в Новой Зеландии. В тропиках особенно много в горах. Самый видный порядок — сфагновые мхи. Один род, 350 видов. Мох хоть и маленький, но площади занимает огромные. В особенности у нас в Западной Сибири. Влагу сфагны поглощают в неимоверных количествах. В 30 раз больше, чем весят сами. Вызывают заболачивание. Они и главную массу торфа создают. Метровый слой за тысячу лет. Миллиметр в год.