Когда во мне поутихла алданская горячка, меня полностью поглотило былое пристрастие к аласам. Прикосновение к другому континенту— Американскому — тоже началось с карт. Надо было рассмотреть, что там делается с аласами. И вот в моих руках карты и статьи по американскому Северу. Ох, этот притягательный, овеянный романтикой, сказочный, с детства заманчивый и влекущий американский Север!
Свой, наш Север, свое Заполярье с первых книг были не менее привлекательны, пожалуй даже больше, потому что реальней, доступней — стоило только вырасти! Американский же Север был вечной недости жимой мечтой. Он объемно занял мое детство, как и Антарктида. Прежде всего это героические полярные экспедиции Расмуссена, Скотта, Моусона, Нансена, конечно, и Амундсена, героя и кумира детства и юности, единственного человека, с которого я хотела брать пример — в одном узле такая воля, такое смертельное желание цели, такое неотступничество, и при этом каждый шаг продуман до конца, от крупного до мелочей.
Брать с Амундсена пример было трудно: месяцами жить и спать при минус пятнадцати градусах было негде, лыж мне никто не покупал, оставалось только обливаться круглый год холодной водой и ходить для укрепления силы воли ночью на кладбище. Смогу ли я когда-нибудь проходить на собаках тысячи километров?
Романтика Севера в детстве была и в других книгах и фильмах: золотой Клондайк, суровые и мужественные герои Джека Лондона, перевал Чилкут. Невольничье озеро… Названия, от которых расширялись глаза и холодели руки (Мартин Идеи был позже). По-иному волновали романы Кэрвуда, таинственные «золотые петли» волос, которые мужественные и нежные героини как-то ухитрялись оставлять на обледенелых кустах. Эти странные девушки чего-то искали в одиночку полярными ночами среди необитаемых снежных пустынь…
То же было и в кино. Нас, восьми — десятилетних, беспрепятственно пускали на все сеансы и на все фильмы. В фильмах были утонченно-экстравагантные девушки из благородных семейств, неизменно очаровательные. По разным причинам забирались они в горы Аляски и Канады и оказывались в лапах бандитов-золотоискателей. Были сумасшедшие гонки на собаках, и была необыкновенная река Юкон, по которой на плотах сплавлялись прекрасные и благородные герои, догоняя убежавших от возмездия негодяев или спасаясь от погони вместе с романтическими героинями.
Свой, наш Север, свое Заполярье с первых книг были не менее привлекательны, пожалуй даже больше, потому что реальней, доступней — стоило только вырасти! Американский же Север был вечной недости жимой мечтой. Он объемно занял мое детство, как и Антарктида. Прежде всего это героические полярные экспедиции Расмуссена, Скотта, Моусона, Нансена, конечно, и Амундсена, героя и кумира детства и юности, единственного человека, с которого я хотела брать пример — в одном узле такая воля, такое смертельное желание цели, такое неотступничество, и при этом каждый шаг продуман до конца, от крупного до мелочей.
Брать с Амундсена пример было трудно: месяцами жить и спать при минус пятнадцати градусах было негде, лыж мне никто не покупал, оставалось только обливаться круглый год холодной водой и ходить для укрепления силы воли ночью на кладбище. Смогу ли я когда-нибудь проходить на собаках тысячи километров?
Романтика Севера в детстве была и в других книгах и фильмах: золотой Клондайк, суровые и мужественные герои Джека Лондона, перевал Чилкут. Невольничье озеро… Названия, от которых расширялись глаза и холодели руки (Мартин Идеи был позже). По-иному волновали романы Кэрвуда, таинственные «золотые петли» волос, которые мужественные и нежные героини как-то ухитрялись оставлять на обледенелых кустах. Эти странные девушки чего-то искали в одиночку полярными ночами среди необитаемых снежных пустынь…
То же было и в кино. Нас, восьми — десятилетних, беспрепятственно пускали на все сеансы и на все фильмы. В фильмах были утонченно-экстравагантные девушки из благородных семейств, неизменно очаровательные. По разным причинам забирались они в горы Аляски и Канады и оказывались в лапах бандитов-золотоискателей. Были сумасшедшие гонки на собаках, и была необыкновенная река Юкон, по которой на плотах сплавлялись прекрасные и благородные герои, догоняя убежавших от возмездия негодяев или спасаясь от погони вместе с романтическими героинями.
Когда во мне поутихла алданская горячка, меня полностью поглотило былое пристрастие к аласам. Прикосновение к другому континенту— Американскому — тоже началось с карт. Надо было рассмотреть, что там делается с аласами. И вот в моих руках карты и статьи по американскому Северу. Ох, этот притягательный, овеянный романтикой, сказочный, с детства заманчивый и влекущий американский Север!
Свой, наш Север, свое Заполярье с первых книг были не менее привлекательны, пожалуй даже больше, потому что реальней, доступней — стоило только вырасти! Американский же Север был вечной недости жимой мечтой. Он объемно занял мое детство, как и Антарктида. Прежде всего это героические полярные экспедиции Расмуссена, Скотта, Моусона, Нансена, конечно, и Амундсена, героя и кумира детства и юности, единственного человека, с которого я хотела брать пример — в одном узле такая воля, такое смертельное желание цели, такое неотступничество, и при этом каждый шаг продуман до конца, от крупного до мелочей.
Брать с Амундсена пример было трудно: месяцами жить и спать при минус пятнадцати градусах было негде, лыж мне никто не покупал, оставалось только обливаться круглый год холодной водой и ходить для укрепления силы воли ночью на кладбище. Смогу ли я когда-нибудь проходить на собаках тысячи километров?
Романтика Севера в детстве была и в других книгах и фильмах: золотой Клондайк, суровые и мужественные герои Джека Лондона, перевал Чилкут. Невольничье озеро… Названия, от которых расширялись глаза и холодели руки (Мартин Идеи был позже). По-иному волновали романы Кэрвуда, таинственные «золотые петли» волос, которые мужественные и нежные героини как-то ухитрялись оставлять на обледенелых кустах. Эти странные девушки чего-то искали в одиночку полярными ночами среди необитаемых снежных пустынь…
То же было и в кино. Нас, восьми — десятилетних, беспрепятственно пускали на все сеансы и на все фильмы. В фильмах были утонченно-экстравагантные девушки из благородных семейств, неизменно очаровательные. По разным причинам забирались они в горы Аляски и Канады и оказывались в лапах бандитов-золотоискателей. Были сумасшедшие гонки на собаках, и была необыкновенная река Юкон, по которой на плотах сплавлялись прекрасные и благородные герои, догоняя убежавших от возмездия негодяев или спасаясь от погони вместе с романтическими героинями.
Конечно, никто из героев тех книг и фильмов не обращал внимания на то, что ходили они все по интереснейшей земле с таинственными впадинами, с громадными буграми, переслоенными льдом, которые американцы называют «пинго». Не видели они и трещин, исчерчивающих землю на четырех- и пятиугольники.
Они были заняты своими делами и, насколько я помню, всегда почему-то действовали преимущественно зимой, в морозы и пургу, когда не видно, что делается на земле. Это обстоятельство, естественно, извиняет в моих глазах невнимательность героев и то, что они прошли мимо всего того необыкновенного, что увидели бы летом, да еще если бы забыли о золоте, вражде и обаятельных заблудившихся героинях.
А рассмотреть можно было очень много. Сейчас, когда я держу в руках карты Северной Америки, увиденное в фильмах и прочтенное в книгах детства так жизненно ярко проступило через раскрашенную бумагу, что я почувствовала себя героиней сразу всех фильмов и книг, настойчиво и жадно ищущей там свои аласы.
Взросление и природный здравый смысл помогли мне потом выбраться из-под власти легких, счастливых концов трагических историй. В жизни не ждала, что меня в последний момент выручит прекрасный и благородный герой. Что-то нужное, однако, взрослый чужой опыт мне дал. И что-то очень хорошее взяла я и от условной романтики человеческих отношений. Навсегда пленили крупицы истинного благородства, отсеявшиеся, как золотой песок на ершистом лотке, из массы фальшивого и надуманного.
Романтика вселила в меня уверенность, что добиться чего-то стоящего и хорошего можно, только преодолевая собственными усилиями трудности и всегда для целей, в которых чистота и правда.
Теперь моя неутомимость поисков перенеслась на все написанное американцами и канадцами о впадинах и рельефе американского Севера. Об аласах, сухих и с водой, которые там называют «котловины оседания», «озера протаивания», «озера обрушения», американцы и канадцы стали писать в сороковых годах. Разгадку удивительных созданий природы они взяли у нас—все впадины посчитали термокарстовыми. Из описания рисунков, фотографий и по аэрофотоснимкам, которых у нас было мало, я поняла, что, как и везде, впадины-аласы там тоже результат блуждания рек — Юкона, Кольвиля, Тананы, Набесны, Чизаны, их притоков и других речек, более мелких.
Низменности Центральной и Восточной Аляски — нечто родственное нашему Междуречью, хотя климат Аляски сходен не везде. Кроме районов засушливых есть места и влажные, скорее напоминающие наши северные полярные равнины. Тщательно искала я и еще одно — не высказана ли где-либо за рубежом моя гипотеза происхождения впадин? Если да, это подтверждало бы правильность хода моих мыслей, но растворяло бы идею.
Нет, идеи моей не высказывал никто. Но… лилось много воды на мою мельницу! Из их фактов. Один из авторов писал, что встречал между впадинами с озерами узкие ложби! ы-желоба. Считал, что возникли они от протаивания ледяных клиньев, не объясняя, почему желоба наблюдал всегда только с одной стороны впадин, так же как и каналы под желобами. В желобах была обнаружена галька. Оказались тут и длинные впадины, как бы перехваченные в середине: с обоих берегов навстречу друг другу выдвигались непонятные земляные выступы, но это было не что иное, как «мои» ворота — места соединения соседних аласов. Для таких впадин у американцев был свой термин — «седловидные впадины» — в плане они походили на седла.
А желоба-ложбины — это скорее всего места отъединения петель от реки, поэтому там и встречается галька. Зачем бы ей быть в трещине, где протаял лед? И то, что желоба находятся только с одной стороны, как и у нас, это подтверждает.
Вот, например, что я вычитала у одного американского автора в статье о впадинах. «На одном краю впадины,— пишет он,— иногда есть ложбины, похожие на суффозионные провалы и промывы. Они как бы рассекают борта и вытянуты в направлении, перпендикулярном к берегу».
Очень интересные свидетельства нашла я и относительно бугров внутри впадин (есть и там бугры; «куда они денутся», как говорит Колька Хитяев) на полуострове Сьюард, то есть на северо-западной оконечности Аляски,— «бугры помещаются в центрах продолговатых озер, высыхающих или высохших. И сложены они песком и гравием».
Несомненно, на Аляске, как и у нас, кроме озер-впадин и сухих аласов могут встречаться и встречаются и чисто термокарстовые котловины. Процессам пучения обязаны своим возникновением знаменитые пинго — гигантские бугры пучения, переслоенные льдом и грунтом, нередко возникающие даже в раздробленных каменистых породах. Многие из них стоят вдали от впадин. Диаметр пинго достигает десятков и сотен метров, высота — десятков.
Я была довольна, когда нашла у американцев и кое-что о наблюдениях за особенностями грунтов межаласий (все ищу, почему смыкаются берега!). На том же полуострове Сьюард они исследовали канаву в рыхлом грунте «шириной четыре с половиной метра, которая местами была полностью сглажена за прошедшие сорок лет со времени ее прорытия».
В самом деле, можно радоваться. Кричать «ура»?
И совсем уже пленили мое сердце англоязычные авторы статей такими наблюдениями: бугры во впадинах местами похожи на остатки равнин, не нарушенных речными потоками. Как совмещали они для себя эту мысль с тем, что признавали впадины термокарстовыми,— неясно.
Как близко подходили они ко мне в мыслях, совсем рядом были! «Тепло», «тепло» вам, собратья. Шагнули бы дальше — стало бы «горячо»!
Свой, наш Север, свое Заполярье с первых книг были не менее привлекательны, пожалуй даже больше, потому что реальней, доступней — стоило только вырасти! Американский же Север был вечной недости жимой мечтой. Он объемно занял мое детство, как и Антарктида. Прежде всего это героические полярные экспедиции Расмуссена, Скотта, Моусона, Нансена, конечно, и Амундсена, героя и кумира детства и юности, единственного человека, с которого я хотела брать пример — в одном узле такая воля, такое смертельное желание цели, такое неотступничество, и при этом каждый шаг продуман до конца, от крупного до мелочей.
Брать с Амундсена пример было трудно: месяцами жить и спать при минус пятнадцати градусах было негде, лыж мне никто не покупал, оставалось только обливаться круглый год холодной водой и ходить для укрепления силы воли ночью на кладбище. Смогу ли я когда-нибудь проходить на собаках тысячи километров?
Романтика Севера в детстве была и в других книгах и фильмах: золотой Клондайк, суровые и мужественные герои Джека Лондона, перевал Чилкут. Невольничье озеро… Названия, от которых расширялись глаза и холодели руки (Мартин Идеи был позже). По-иному волновали романы Кэрвуда, таинственные «золотые петли» волос, которые мужественные и нежные героини как-то ухитрялись оставлять на обледенелых кустах. Эти странные девушки чего-то искали в одиночку полярными ночами среди необитаемых снежных пустынь…
То же было и в кино. Нас, восьми — десятилетних, беспрепятственно пускали на все сеансы и на все фильмы. В фильмах были утонченно-экстравагантные девушки из благородных семейств, неизменно очаровательные. По разным причинам забирались они в горы Аляски и Канады и оказывались в лапах бандитов-золотоискателей. Были сумасшедшие гонки на собаках, и была необыкновенная река Юкон, по которой на плотах сплавлялись прекрасные и благородные герои, догоняя убежавших от возмездия негодяев или спасаясь от погони вместе с романтическими героинями.
Конечно, никто из героев тех книг и фильмов не обращал внимания на то, что ходили они все по интереснейшей земле с таинственными впадинами, с громадными буграми, переслоенными льдом, которые американцы называют «пинго». Не видели они и трещин, исчерчивающих землю на четырех- и пятиугольники.
Они были заняты своими делами и, насколько я помню, всегда почему-то действовали преимущественно зимой, в морозы и пургу, когда не видно, что делается на земле. Это обстоятельство, естественно, извиняет в моих глазах невнимательность героев и то, что они прошли мимо всего того необыкновенного, что увидели бы летом, да еще если бы забыли о золоте, вражде и обаятельных заблудившихся героинях.
А рассмотреть можно было очень много. Сейчас, когда я держу в руках карты Северной Америки, увиденное в фильмах и прочтенное в книгах детства так жизненно ярко проступило через раскрашенную бумагу, что я почувствовала себя героиней сразу всех фильмов и книг, настойчиво и жадно ищущей там свои аласы.
Взросление и природный здравый смысл помогли мне потом выбраться из-под власти легких, счастливых концов трагических историй. В жизни не ждала, что меня в последний момент выручит прекрасный и благородный герой. Что-то нужное, однако, взрослый чужой опыт мне дал. И что-то очень хорошее взяла я и от условной романтики человеческих отношений. Навсегда пленили крупицы истинного благородства, отсеявшиеся, как золотой песок на ершистом лотке, из массы фальшивого и надуманного.
Романтика вселила в меня уверенность, что добиться чего-то стоящего и хорошего можно, только преодолевая собственными усилиями трудности и всегда для целей, в которых чистота и правда.
Теперь моя неутомимость поисков перенеслась на все написанное американцами и канадцами о впадинах и рельефе американского Севера. Об аласах, сухих и с водой, которые там называют «котловины оседания», «озера протаивания», «озера обрушения», американцы и канадцы стали писать в сороковых годах. Разгадку удивительных созданий природы они взяли у нас—все впадины посчитали термокарстовыми. Из описания рисунков, фотографий и по аэрофотоснимкам, которых у нас было мало, я поняла, что, как и везде, впадины-аласы там тоже результат блуждания рек — Юкона, Кольвиля, Тананы, Набесны, Чизаны, их притоков и других речек, более мелких.
Низменности Центральной и Восточной Аляски — нечто родственное нашему Междуречью, хотя климат Аляски сходен не везде. Кроме районов засушливых есть места и влажные, скорее напоминающие наши северные полярные равнины. Тщательно искала я и еще одно — не высказана ли где-либо за рубежом моя гипотеза происхождения впадин? Если да, это подтверждало бы правильность хода моих мыслей, но растворяло бы идею.
Нет, идеи моей не высказывал никто. Но… лилось много воды на мою мельницу! Из их фактов. Один из авторов писал, что встречал между впадинами с озерами узкие ложби! ы-желоба. Считал, что возникли они от протаивания ледяных клиньев, не объясняя, почему желоба наблюдал всегда только с одной стороны впадин, так же как и каналы под желобами. В желобах была обнаружена галька. Оказались тут и длинные впадины, как бы перехваченные в середине: с обоих берегов навстречу друг другу выдвигались непонятные земляные выступы, но это было не что иное, как «мои» ворота — места соединения соседних аласов. Для таких впадин у американцев был свой термин — «седловидные впадины» — в плане они походили на седла.
А желоба-ложбины — это скорее всего места отъединения петель от реки, поэтому там и встречается галька. Зачем бы ей быть в трещине, где протаял лед? И то, что желоба находятся только с одной стороны, как и у нас, это подтверждает.
Вот, например, что я вычитала у одного американского автора в статье о впадинах. «На одном краю впадины,— пишет он,— иногда есть ложбины, похожие на суффозионные провалы и промывы. Они как бы рассекают борта и вытянуты в направлении, перпендикулярном к берегу».
Очень интересные свидетельства нашла я и относительно бугров внутри впадин (есть и там бугры; «куда они денутся», как говорит Колька Хитяев) на полуострове Сьюард, то есть на северо-западной оконечности Аляски,— «бугры помещаются в центрах продолговатых озер, высыхающих или высохших. И сложены они песком и гравием».
Несомненно, на Аляске, как и у нас, кроме озер-впадин и сухих аласов могут встречаться и встречаются и чисто термокарстовые котловины. Процессам пучения обязаны своим возникновением знаменитые пинго — гигантские бугры пучения, переслоенные льдом и грунтом, нередко возникающие даже в раздробленных каменистых породах. Многие из них стоят вдали от впадин. Диаметр пинго достигает десятков и сотен метров, высота — десятков.
Я была довольна, когда нашла у американцев и кое-что о наблюдениях за особенностями грунтов межаласий (все ищу, почему смыкаются берега!). На том же полуострове Сьюард они исследовали канаву в рыхлом грунте «шириной четыре с половиной метра, которая местами была полностью сглажена за прошедшие сорок лет со времени ее прорытия».
В самом деле, можно радоваться. Кричать «ура»?
И совсем уже пленили мое сердце англоязычные авторы статей такими наблюдениями: бугры во впадинах местами похожи на остатки равнин, не нарушенных речными потоками. Как совмещали они для себя эту мысль с тем, что признавали впадины термокарстовыми,— неясно.
Как близко подходили они ко мне в мыслях, совсем рядом были! «Тепло», «тепло» вам, собратья. Шагнули бы дальше — стало бы «горячо»!